В жизни иногда случается так, что попадаешь в не просто безвыходную, а еще и нелепую ситуацию. Краснеешь, сердце сжимается, пот льет ручьем, а ты судорожно раздумываешь, как бы выпутаться. Однажды и мне довелось так вот «вляпаться».

С детства я просто бредила лошадьми. Но в нашем городе в те времена ни одной конно-спортивной секции не было. Да и деревни у нас не было: все бабушки-дедушки в …дцатом поколении «городские». Я собирала все открытки и картинки, марки, смотрела фильмы и читала книги о лошадях.

Но вот, когда мне было уже 11 лет, под Рязанью открылся такой клуб. Родители, конечно, долго сопротивлялись моим поездкам: «Ездить далеко, а ты еще сопливая!» Я начала ездить тайком. Но скрыть сей факт не представлялось возможным, потому что вся верхняя одежда моментально пропитывалась запахом конюшни. В итоге они махнули на меня, мол, мотайся, скоро все равно надоест. Мне не надоело, и к 15 годам я уже имела 1-й разряд и начала ездить на конезавод — еще дальше.

К тем соревнованиям на «Кубок Евпатия Коловрата» мне дали готовить жеребенка с «расчудесным» имечком Гитлер. Со стороны иногда кажется, что лошадиные клички очень чудные, но это — дань традиции, плюс необходимость. Жеребенка называют, складывая первые буквы кобылки-матери и производителя. Мать моего нового подопечного звали Гитарой, отца Лемуром. Так что жеребенку просто на роду было написано стать Гитлером.

Судья, как положено, пожал мне руку, нацепил медаль, вручил грамоту и вазу из чешского стекла а-ля «Кубок Евпатия Коловрата».

Я готовила его к «гладким» скачкам (круг по ипподрому на время) — это традиционное испытание малолеток. И больше ни в одном виде соревнований принимать участия не должна была. Но, как говорится, человек предполагает…

«Та-да-дам, та-да-дам, та-да-дам!» — отстукивали копыта моего Гитлера и еще 11-ти участников скачки. А вот своего сердца, вопреки всем мнениям, я не слышала совсем: во время соревнований оно проваливалось куда-то в живот еще на старте. Да и тела своего не чувствовала, я слилась со своей лошадью, я чувствовала лишь ее мышцы, ее дыхание, ее усилия. Финишная прямая — рывок! — да! да! Мы пришли первыми.

Успокоив Гитлера, потрепала по холке, отшагала круг, чтобы он восстановил дыхание, отправились на награждение. Судья, как положено, пожал мне руку, нацепил медаль, вручил грамоту и вазу из чешского стекла а-ля «Кубок Евпатия Коловрата». Тренер, конечно, тоже поздравил, и я отправилась было уже на конюшню, ставить уставшего Гитлера. Как вдруг…

— Седлай Печенега! На конкур вместо Затеевой пойдешь, она не приехала! Заболела, наверное, — донеслось до меня.
— Да Вы что, Андрей Петрович! Я препятствий полгода в глаза не видела, я ж Гитлера готовила! Меня после второго барьера либо снимут, либо я сама ковырнусь! — возмутилась я.
— По-твоему, я должен сесть?! Заявлена-то Завьялова! — уже начинал «закипать» мой тренер, мастер спорта международного класса. — Конь хорошо подготовлен, сиди да шнурки дергай! Седлай, сказал!!! И разогрей его минут пятнадцать!

Мы с Гитлером поплелись к конюшне. Сердце провалилось еще дальше, в пятки. Я даже морковку забыла Гитлеру дать!

В общем, подседлала я Печенега, на котором ни разу не сидела. Размяла на кругу, кое-как приноровилась к нему и легкой рысью отправилась на ипподром. Как проехала маршрут под именем заболевшей подруги Натальи Завьяловой — не помню. Как в тумане прыгала. Очнулась от ощутимого шлепка по пояснице. Обернулась — тренер стоит, страшно глазами вращает.

— Иди давай, Завьялова! — шипит на меня по-змеиному.
— Я не… Куда идти-то?
— На награждение! Второй результат у тебя!.. Завьялова…

Мы порысили к судье. Наградил он победителя-москвича, подходит к нам. И смотрит. Внимательно так изучает…

— А я тебя уже сегодня видел! — сообщает он весело. — Только у тебя фамилия другая была. И имя тоже.

И снова стоит. Ни медальку мне не надевает, ни очередную вазочку не отдает.

— А я тебя уже сегодня видел! — сообщает он весело. — Только у тебя фамилия другая была. И имя тоже.

— А я… Вы не меня видели, — брякаю я и абсолютно не понимаю, как буду выпутываться дальше. Пот льет в три ручья.
— Кого же? — пытка продолжается.
— Я… Вы… Да я…
— Чего заикаешься-то, Завьялова?
— Она падала много, — встрял мой «любезный» Андрей Петрович. — А это — не та, понимаете, это — ее сестра-близнец.

Большей глупости я в жизни своей не слышала!

— Да? — с сомнением протянул судья. — Так почему же фамилии разные?

Я уже реально подумывала о том, чтобы развернуть коня и рвануть на конюшню, подальше от этого немигающего взгляда кобры. Как вдруг моя «соломинка» отчебучила такой бред, что ему по сей день вспоминают:
— А их родители разделили. Ту на материну фамилию записали, а эту на отцову, — «пояснил» он и ни к селу, ни к городу добавил: — Чтоб различать!

Как можно различить близнецов по фамилии — бог весть. Разве что на лбу наколоть…

В то лето я благополучно поступила в институт, и мне стало не до лошадей и не до соревнований. Не знаю, правда, может быть, сестра-близнец выступала…