Натка опаздывала на электричку. Следующая — только через полчаса. Погода не располагала к прогулкам, несмотря на май месяц, сыпал снег, кисти рук покраснели и от легкого морозца ныли. Но если уж Натка что-то решила, — камни будут сыпаться с неба, как говаривала ее мама, — она воплотит задуманное в жизнь. Электричка уже показывала свой хвост, а Натка все еще выжимала из себя последние метры, торопливо перебирая ногами высоту ступенек — по принципу: не догоню, так согреюсь. Помахав электричке вдогонку ручкой, она постепенно сбавила шаг и, погрузившись в свои мысли, зашагала по платформе: туда и обратно. Бросив рассеянный взгляд на одну из скамеек, Натка обратила внимание на молодого человека, в общем-то, почти еще мальчика, весело болтавшего со своими спутниками: приятелем и молоденькой девушкой.

Помахав электричке вдогонку ручкой, она постепенно сбавила шаг и, погрузившись в свои мысли, зашагала по платформе: туда и обратно.

«Вот это мальчик! То, что надо», — мелькнуло у нее в голове. Натка была старше его лет на семь и уже перешагнула 30-летний рубеж. Когда ей было 20, она мечтала именно о таком. Мужчин этого типа отличает веселый легкий нрав, как правило, они светловолосы, стройны, но самое главное, они обладают некоей скрытой, чертовски притягательной сексуальностью. Такую особенно чувствуют женщины Наткиного типа. Каждая клеточка их тела ликует сама по себе, от сознания своей чувственности. И от сознания своего родства с праматерью Евой, отведавшей когда-то запретный плод и наделившей своих дщерей генетической памятью о тайне, которая ей открылась.

Но в свое время судьба не сделала Натке заветного подарка. «Да, хороша Маша, да не наша», — в который раз в жизни, подавляя в себе сожаление, подумала она и тут же забыла о сладком мальчике ровно до того момента, когда, уже сев в электричку, неожиданно та троица, примеченная ею на платформе, плюхнулась на скамейку прямо в одном купе с ней.

В пути Наткины соседи забавлялись шутками, характерными для их возраста. Несколько раз она тоже рассмеялась. И вдруг, Натка шестым чувством уловила интерес, исходивший к ней от приглянувшегося мальчика. Нет, больше, чем интерес, она поняла, что их симпатия обоюдна и основана на предчувствии взаимности. Такого с ней никогда не бывало. Троица собиралась выходить через несколько остановок. Терять время было нельзя, и мальчик понимал это, и он заговорил с Наткой. Их диалог длился считанные минуты, но когда Миша, так звали мальчика, сошел со своими друзьями на платформу, у него в сумке на клочке бумажки был зарисован испрошенный у Натки телефон…

Он позвонил на следующий же день. И в этот же день они встретились. Натке все казалось чудовищно неправдоподобным. Такой молоденький и такой желанный.

Прогуливаясь, они забрели на территорию детского садика, опустевшего к вечеру. В свое время в этот садик Натка ходила. И с тех самых пор никогда не заглядывала сюда. Поэтому к ее яркому чувству ликования примешивалась еще и соленая нотка ностальгии.

Она шла впереди, оглядывалась и приговаривала, поглядывая на них: «Как же вы похожи друг на друга…».

Оба они светловолосые, лучились каким-то непонятным светом. У Натки никогда не бывало такой феерической улыбки, казалось, что вот-вот от нее посыпятся искры и она уподобится некоему слепящему праздничному фейерверку.

Они уже закоченели от холода, но расставаться не хотели. Как вдруг к ним подошла женщина, впоследствии выяснилось, что она остается в садике на всю ночь, в общем, что-то типа сторожихи. Взглянув на них с участием, женщина предложила парочке погреться в помещении садика, в одной из групп. Разумеется, уговаривать их долго не пришлось. Она шла впереди, оглядывалась и приговаривала, поглядывая на них: «Как же вы похожи друг на друга…».

Когда они вошли в помещение, Натку охватил священный трепет. Здесь мало что изменилось. Даже запах, заполнявший коридор, был прежний, такой же, как и двадцать с лишним лет назад. Сторожиха завела их в группу на втором этаже, и они почувствовали себя гулливерами в царстве лилипутов, среди аккуратно расставленных крошечных стульчиков и столиков.

Тем временем женщина принялась стаскивать матрац и подушки, уложенные в штабель в углу комнаты. Натка и Миша недоуменно переглядывались, пытаясь сдержать душивший их смех. «Да что вы засмущались, я все понимаю, сама чай такая была», — приговаривала сторожиха, раскладывая матрац на полу. Но ни она, да и вообще никто в мире, не понял бы, что им этого — здесь, сейчас — совершенно не нужно.

Оставшись наедине, они присели друг напротив друга на два детских стульчика. Они смотрели друг другу в глаза как завороженные. Оба чувствовали необычайность происходящего. Миша взял Наткины руки в свои и долго-долго, перебирая ей пальцы, целовал всю их поверхность, каждое пятнышко, особенно бережно касаясь тонких прозрачных вен.

«Ты — совсем еще мальчик», — прошептала Натка.

«У тебя такой голос! Нежный, ласковый», — услышала она в ответ. Она коснулась рукой его лица, головы.

«У тебя руки как будто шелковые», — произнес он, и его губы потянулись к ее лицу. Она засмеялась озорно и счастливо, слегка дернула головой в сторону, и поцелуй пришелся куда-то, то ли в висок, то ли в бровь.

«У тебя такой голос! Нежный, ласковый», — услышала она в ответ. Она коснулась рукой его лица, головы.

И тут Миша подхватил ее на руки и понесся по комнате, кружась и сбивая все, что попадалось на его пути: крошечные стульчики, надувные мячи и подушки, заботливо разложенные для них на полу сторожихой. Они заливались таким счастливым смехом, что по законам всего, что есть в жизни загадочного и непознанного, на следующий день в этой комнате должно было быть светлее обычного…

А потом он проводил ее до дома и назначил свидание… на которое Натка уже знала, что не придет. Потому что только так можно было сохранить пережитый восторг незабываемым.

Вряд ли кто возьмет на себя смелость оспаривать сказанное кем-то из классиков о том, что залог бессмертия романтической любви Ромео и Джульетты заключается как раз таки в их смерти, а для наших героев — ... в их бессрочной разлуке.