— Девушка, будьте любезны, мне билет до Ленинграда.
— Билетов нет.
— Но мне очень-очень нужно…
— Всем нужно, — ответила кассирша и резко опустила табличку с надписью: «Перерыв 15 мин.»

Светлана Ивановна, смахнув ладонью подступившие слезы из-за хамского поведения кассира, медленно отошла в сторону.

— И вам нагрубила? — спросил седой старик и указал на кресло рядом с ним.
— Да, наверно, устала. Столько людей за день.
— Думаю, что обижена она жизнью. Какая-то колючая, словно ежик. Видно сразу, ни мужа, ни детей.
— Может, у нее как раз семейные проблемы. И с мужем, и с детьми.
— Может, и ваша правда, — старик развернул газету и углубился в чтение.

Через пятнадцать минут Светлана Ивановна снова подошла к кассе. Табличка была убрана, и на нее смотрели совершенно пустые, ничего не выражающие глаза. Что-то знакомое заставило женщину задержать взгляд на лице кассира.

— Маргарита Матвеевна, не может быть? Такая скромная девочка? Мама — профессор, отец — высокий военный чин? Какой ужас!

— Мы могли с вами раньше встречаться?
— Могли, могли. Средняя школа № 136, — зло ответила кассирша. — Билетов, Светлана Ивановна, нет!
— Кто вы, я вас не узнаю?
— Решетова я, Татьяна Викторовна. Вы были моим классным руководителем. Вспомнили?

— Светлана Ивановна, у нас ЧП. Ваша Решетова беременна. Как можно так подвести школу? — возмущалась директор. — Скоро выпуск, она единственный претендент на золотую медаль. Полетят все показатели района, представляю, что мне расскажут на совещании.
— Маргарита Матвеевна, не может быть? Такая скромная девочка? Мама — профессор, отец — высокий военный чин? Какой ужас!
— Да, вот такие пироги. Не досмотрели. Ума не приложу, что теперь делать? Кстати, в 16.00 будьте на месте, я вызвала мать Решетовой. Будем искать выход.

Возле кабинета химии стояла Танечка Решетова, маленькая щупленькая девочка с тоненькими косичками, уложенными на затылке смешной «дулькой». Два года назад она появилась в ее классе, какие надежды подавала. Тяжело вздохнув, Светлана Ивановна подошла к ней и обняла.

— Как же так, девочка, как же так? Кто отец ребенка? — учительница смотрела на бледное испуганное лицо девчушки: «Боже, совсем ребенок. Она, скорее всего, не понимает, какой позор принесла семье. Бедный отец, мало того, что коммунист, еще и военный начальник. А мать, не представляю, что она сейчас чувствует. Что же делать? Что делать?»

Татьяна прижалась к классной, как к спасительному кругу. Ее плечики вздрагивали от каждого всхлипа. Она тихо плакала, не произнося ни единого слова.

— Танечка, скажи, кто посмел? — тихонько, но настойчиво допрашивала учительница.

Девочка отчаянно вертела головой: «Нет, нет, нет»… Ей было страшно и одиноко. Никому не могла она рассказать о своей любви к Вадиму, самому красивому мальчику школы, за которым бегали все девчонки. А его сердце было отдано самой красивой девочке из параллельного класса, Свете. Высокая, стройная, с большими миндалевидными глазами цвета васильков и длинными густыми волосами, черными, блестящими. Конечно, Танюша ей и в подметки не годилась.

Свои семнадцать лет Танечка уговорила родителей отметить на даче. Как всегда, был приглашен весь класс. Большой букет цветов и огромный плюшевый мишка были торжественно вручены под импровизированный туш. Но главным подарком был приезд Вадима. Танюша светилась от счастья, и ей хотелось петь и танцевать, и кружиться, кружиться, кружиться.

Но главным подарком был приезд Вадима. Танюша светилась от счастья, и ей хотелось петь и танцевать, и кружиться, кружиться, кружиться.

Гости разъехались, осталась ее единственная подруга Неля и Вадим. Конец сентября выдался на удивленье теплым, и меняющие свой окрас листья радовали глаз своей пестротой. Мама с папой сидели на террасе и пили кофе. Нелька, кутаясь в легкую кашемировую шаль, оживленно обсуждала с ними поступление в мединститут. Подружки с детства мечтали стать педиатрами.

Слушая проникновенные ноты блюза, Таня дрожащими пальцами еле касалась плеч Вадима.

— Ты сегодня какая-то необыкновенная. Так приятно пахнешь, — он наклонился и слегка коснулся своим дыханием ее шеи.
Как хотелось, чтобы музыка никогда не кончалась. Чтобы его руки лежали на талии, и от этого бежали мурашки. Как хотелось обнять, поцеловать.

— Все, дети, пора спать, поздно уже, — мамины слова вернули Татьяну к действительности. — Таня, я постелю Вадиму в папином кабинете. Проводишь его.

Родители вошли в дом. Нелька побежала в Танину комнату, в которой они вместе проговорили не одну ночь о своих детских, а потом и девичьих секретах, пожелав Вадиму: «Спокойной ночи».

— Давай немного посидим, — попросил Вадик, — совсем не хочется спать.

В доме погас свет, и все стихло. Только бой курантов, отбив одиннадцать раз, нарушил тишину.

— Ты знаешь, мне никогда не было так хорошо.
— Мне тоже, — еле слышно произнесла Таня.
— Хорошая дача, красивый сад.
— Это казенная. Папе по должности положено. Сколько себя помню, каждые выходные и все лето провожу здесь.
— Не скучно?
— Что ты. Летом на речку порыбачить, в лес по грибы. Зимой лыжи, коньки. Мы с Нелей такие места знаем, залюбуешься. Вадим, почему ты пришел? Вы со Светой поссорились? — сердце предательски екнуло, не хотелось, чтобы это оказалось правдой.
— Поссорились, не поссорились, какая разница. Ты же хотела, чтобы я пришел, — она молча кивнула. — Ну, вот я и пришел.

Его явно разозлил ее вопрос. Вадим резко встал и спустился в сад. Запрокинув голову, он смотрел на звездное небо. Таня подошла и обняла его.

Вадик шептал на ухо слова, от которых становилось горячо внизу живота. Его руки гладили ее плечи, губы все настойчивей валили Таню на диван.

— Я не хотела тебя обидеть. Просто ты мне очень нравишься.
— Я знаю. — Он робко поцеловал губы девушки.

Татьяна всматривалась в лицо парня, пытаясь найти ответ на мучавший ее вопрос. Но при лунном свете, тускло освещавшем Вадима, было трудно что-то понять.

— Холодно. — Она взяла его за руку и потянула в дом.

Возле двери в кабинет Вадим сильно сжал ее и грубо поцеловал в губы.

— Зайдешь? — хрипло спросил он девушку. Его горячее дыхание парализовало Таню.

Не зная, как реагировать, она молча кивнула. Вадим толкнул дверь, и они оказались в темном кабинете. Вадик шептал на ухо слова, от которых становилось горячо внизу живота. Его руки гладили ее плечи, губы все настойчивей валили Таню на диван. Закружилась голова, а дальше — незнакомое чувство безволия, и только подчинение его рукам и губам…

Татьяна лежала рядом с мирно спящим Вадимом. Было немного больно и стыдно. Но теперь они будут вместе, окончат школу, поступят в вуз и поженятся. Улыбнувшись своим мечтам, она сладко потянулась. Часы пробили ровно шесть.

«Боже мой. Что же я лежу? Надо бежать в свою комнату».

Тихонько войдя, так, чтобы не разбудить подругу, Танюша забралась под одеяло и, счастливо улыбаясь, крепко уснула. Она не знала, что через три месяца поймет, что беременна. Она не знала, что любимый человек предаст. Она не знала, что не сможет избежать медосмотра в школе, и все станет известно. Как расскажет маме, а потом приедет «скорая». И то, что ей скажет директриса, маленькой несозревшей девочке, то, от чего захочется умереть.

— Людмила Николаевна, — назидательным тоном вещала директор школы. — Вы понимаете, ЧТО произошло? Это пятно не только на нашей школе, но и на всем районе. Я уже не говорю о вашей семье и положении.
— Да, я все понимаю, — опустив голову, шептала мать Решетовой. — Но что делать? Девочка уже беременна. Мы заберем ее из школы, уедем в Саратов к моей тете. Там нас никто не знает.
— Да вы в своем уме!? Ваша дочь заявлена на золотую медаль! И потом, как вы скроете беременность? Она должна получить аттестат хоть в Саратове, хоть в селе Пупкино. Учет и контроль. И как мы объясним, что лучшая ученица школы уезжает в Саратов? Какие документы вы предоставите? А ваш муж знает?
— Нет, я еще не сказала.
— Ну, а я, как член партии, обязана сообщить в его партийную организацию о недостойном поведении дочери парторга нашего военного округа. Ваш муж ведь парторг?

Она получила золотую медаль. Поступила в медин. Получила диплом педиатра. Вышла замуж и, казалось, забыла о прошлом.

Мать Решетовой подняла красные от слез глаза и тихо произнесла: «Пожалейте»…

— Все, что могу для вас сделать, это договориться с врачом и сделать девочке аборт инкогнито.

Светлана Ивановна смотрела на опустившую плечи женщину, раздавленную словами директрисы. Хотелось помочь, хотелось возразить, но... Но в этом году она получает звание старшего преподавателя. А курсы повышения квалификации директоров и завучей? Уже сорок, пора и о карьере подумать. Дома больная мать и сын. Их надо за что-то лечить, учить и кормить.

Таня лежала в холодной палате с пронзительно белыми стенами. Опустошенная, ослабевшая от боли и горечи. Она тупо смотрела в потолок. Приходили медсестры, врач. Мама все время плакала.

— Доченька, прости, но тебе надо доучиться, получить золотую медаль. Папа идет на повышение, мы уедем в Москву. Начнем новую жизнь. А иначе папу могли бы отправить в Хабаровск, ну, или…

Танюша не слушала, куда еще могут отправить папу и как им там будет плохо. Жить не хотелось.

Она получила золотую медаль. Поступила в медин. Получила диплом педиатра. Вышла замуж и, казалось, забыла о прошлом. Но, прожив с мужем десять лет, узнала страшный диагноз. Детей не будет. Никогда.

— Танечка, это вы?
— Я, Светлана Ивановна.

Бывшая учительница всматривалась в обрюзгшие черты женщины и пыталась узнать в ней Танюшку, «воробышка», так учителя называли ее между собой. Она вспомнила, как возле кабинета химии стояла Танечка Решетова, маленькая щупленькая девочка с тоненькими косичками, уложенными на затылке смешной «дулькой», как Татьяна прижалась к ней, как к спасительному кругу, как вздрагивали ее плечики от каждого всхлипа.

— Боже, Танечка, это вы?
— Я, я, я! — почти кричала Татьяна. — Что, неузнаваема?
— Прости, если сможешь, я, наверно, очень виновата перед тобой. Но у меня не было выбора.
— Выбор всегда есть. Я тоже могла бы прожить другую жизнь, взять ребенка из детдома. Но я нашла утешение в вине. Держите билет. С вас двадцать рублей. Прощайте.
— Танюша, а все-таки, кто?
— Ваш сын, Вадим.

Светлана Ивановна пошатнулась, словно от удара.

— Прости. Я еду его хоронить, — проронила она.

«Перерыв 15 мин»…