На главную
 
 
 

...И плюс одна жизнь
Автор: Ольга Q / 21.05.2009

...И плюс одна жизньЗа окном неизвестно откуда взявшийся ледяной ветер рвет распустившиеся березовые сережки. Они пахнут ладаном - его аромат влетает в квартиру через пыльную форточку. Странная в этом году весна - то она есть, то нет...

На плите пузатый чайник запевает нечто среднее между маршем Славянки и болеро Равеля. Елена Петровна переставляет его на холодную конфорку - что шумишь, надоел. Чайку... Или кофейку?

Она раскрывает шкаф, и в стеклянной створке отражается ее узкое лицо с миндалевидными глазами; в ушах - длинные сережки с аметистами. Встретив собственный взгляд, она улыбается - быстрой, острой, как бритва, улыбкой, тонущей в скорбных складках возле губ.

Встретив собственный взгляд, она улыбается - быстрой, острой, как бритва, улыбкой, тонущей в скорбных складках возле губ.

Сейчас придет Наташа. Ученица, причем одна из лучших. Про таких говорят - звездочка. Так и есть, умница, ясная и яркая...

В предощущении встречи у Елены Петровны сосет под ложечкой. Иди скорее, моя дорогая. Мы порешаем с тобой... задачки.

...Из года в год ее признавали лучшей физичкой города; крошечному Мстанску если и было чем хвастать, так только дачей губернатора да знаменитой учительницей. Нет человека, не способного понять физику, говорила она; эта наука лирична, как поэзия, и логична, как само мироздание. И в ее изложении науку наук понимали все. Она не читала, а пела свой предмет: под плавными движениями ее рук загадочный и подавляющим большинством людей не понимаемый обычно свод законов мироустройства раскрывался как бесконечная, но ясно написанная книга... Еще в период глухого атеизма она однозначно уверилась в существовании Бога, который, правда, был для нее не светлобородым старцем, сидящем на облаке, а представал в образе некоего сгустка энергии; ну, а в том, что мысль способна материализоваться, ее убедил собственный опыт, тончайшее восприятие мира и наблюдательность.

В минувшем марте ей минуло 83. Но об этом доподлинно знал лишь паспорт; внешне ей было никак не больше 60. Тонкие пальцы, унизанные перстями, лебединая шея, украшенная неизменной длиннющей ниткой разноцветных бус, гладкое, почти без морщин лицо, прямая спина - какие 80 с гаком? Впрочем, злые языки болтали, что она почти ведьма - неспроста же после занятий с ней ученики усваивают предмет, но имеют весьма бледный вид, а она лишь расцветает, и чем больше часов занята, тем лучше выглядит. Обрывки разговоров доносились до ушей Елены Петровны, но в ответ лишь край тонких губ кривился презрительной усмешкой. Пустое...

Впрочем, злые языки болтали, что она почти ведьма - неспроста же после занятий с ней ученики усваивают предмет, но имеют весьма бледный вид.

Однако людская молва зиждилась не на пустом месте. И она знала это.

...Много лет назад Он предал ее. Они поженились когда-то по великой любви и жили, захлебываясь счастьем. А потом Он... ее предал. И сделал это так просто и легко, что она даже не могла заплакать - просто смотрела на Него, не узнавая, с трудом вникая в смысл произносимых им слов. Она понимала, что Ему самому худо от сделанного, едва ли не хуже, чем ей, и даже привычно сострадала его боли - ведь за прожитые вместе годы она так привыкла беречь Его. Но, изменив, Он в один миг обрушил ее мир. И ее душа, превратившись в бесформенный комок окаменевшей боли, упала куда-то вниз и спряталась - где, она не знала. Лишь слышала, как бьется ее сердце в абсолютной пустоте грудной клетки.

Теперь она училась жить без Него, хотя Он по-прежнему был рядом. Получалось плохо - она ходила, умывалась, пила кофе, работала, курила; но в привычных действиях не было больше ничего, что напоминало бы жизнь. Жизнью осталась лишь физика - Законам Ома и Паскаля было наплевать на мирскую суету.

Но существовать, а не жить, ей не нравилось. «Жизнь вытекла из меня по капле, - анализировала она. - Мне не хватает энергии. Без нее я погибну...» И, лишенная отныне капли сострадания к кому бы то ни было, Елена Петровна начала учиться забирать энергию у тех, кто ее окружал.

Сначала она «ощупывала» человека, подбирала к нему «ключ», заставляла расслабиться и поверить ей. А потом наступал сладкий момент, когда - она почти видела это! - невидимые путы, протянувшись от ее тела, забирали жертву в кокон; в этот момент она ощущала себя пауком, набросившимся на муху: миг - и она принималась пить его энергию, как живительный нектар.

А потом наступал сладкий момент, когда - она почти видела это! - невидимые путы, протянувшись от ее тела, забирали жертву в кокон...

Она понимала, что важно вовремя остановиться, всегда тонко чувствовала край и, достигнув его, отпускала жертву. И глядя на обессилевшего человека, обычно - ее ученика, ощущала с наслаждением, как разливается внутри горячий поток чужой энергии, как теплеют пальцы, заливает румянцем щеки, разглаживаются морщины. И, склонив голову к существу, отдавшему ей часть своей жизни, цинично советовала: «Ты устал, дружок. Отдохни!»

И в честь очередной маленькой победы нанизывала на нитку новую бусину.
Бусины были разного цвета, размера и формы. Для каждого случая она находила свой символ, ибо двух одинаковых энергий на свете не было и быть не могло. Но схожие - были. Например, у влюбленных в нее мужчин энергии почти всегда лучились красным - цветом страсти и желания. Забирая любовь поклонников, она молодела, но, не имея сил подарить любовь ответную, без сожаления прощалась. И спешила в галантерею за новыми бусинами; ссыпав их в жестяную коробку из-под печенья, выискивала ту, что больше всех походила на очередную жертву - и с наслаждением протаскивала ее на нить.

Сколько их собралось за полвека? Она не считала. Но нить была очень длинной: несколько раз «обнимала» шею, спускалась полукружиями разной длины на грудь и живот. Бусины тихо мерцали, когда она перебирала их, как четки, а порой позвякивали - или постанывали? - под ее прикосновениями. И тогда страшная в своей откровенности улыбка трогала ее губы.

...Наташа была золотой девочкой. И Елена Петровна, которой недомогалось уже третий день, с нетерпением ждала появления этого чуда с незамутненными озерами серо-голубых глаз. В ней было столько трепета, а ее через край брызжущая энергия была так светла и чиста, что Елена Петровна ощущала слишком активное сердцебиение: забрав такие силы, можно месяца два ни о чем не думать. Она посмотрела на себя в зеркало - ничего для 80! А после Наташи...

И вместе с ней в двери не вошел свет, как было раньше; что-то изменилось - она словно погасла, а в глазах ее отражались свинцовые тучи.

Она живо представляла, как Наташа войдет, скинет куртку, разложит тетради. Скоро экзамены. Сегодня они повторят тепловые явления, это так просто. И когда Наташа склонит голову над задачником, Елена Петровна набросит на нее паутину, высосет ее душу... Наташина бусина уже лежит на комоде - прозрачная, хрустальная...

Наташа опоздала. И вместе с ней в двери не вошел свет, как было раньше; что-то изменилось - она словно погасла, а в глазах ее отражались свинцовые тучи.

- Что-то не так, Наташенька? Устала? Может, чайку?
- Спасибо, не хочу, Елена Петровна.

«Тогда принимайся светить! - внутренне озлилась Елена Петровна. - Не порти праздник, гадкая девчонка! Ишь, не в настроении...»
Она все же потянулась за чашкой.

Наташа сидела у стола, опустив голову, вытирая бегущие по щекам слезы. Бешенство захлестнуло Елену Петровну: о, как же она ненавидела все эти всхлипы, они не просто не трогали ее, а раздражали - после того, как ее окаменевшая душа разучилась плакать. Гадкая девчонка!

Наташа подняла голову.
- Елена Петровна, я... очень вас уважаю и люблю. Простите... Мне некому больше рассказать. Я... беременна.

Сахар просыпался из ложечки на стол.

- Как... беременна?
- Ну как.... - Наташа подняла на нее потухшие глаза. - Как это случается.
- Господи... А... от кого?

Наташа молча сплетала и расплетала косички из кисточек на скатерти; Елена Петровна завороженно смотрела на этот бесконечный процесс.

Елена Петровна вспомнила, как сама много лет назад вот также пила воду из-под крана, пытаясь смыть привкус предательства, и давилась ей.

- Это... Саша. Так получилось. Я думала, любовь... Нет, не думала. Я его очень любила. Он отказался. Сказал - не мой...

Елена Петровна медленно опустилась на стул. Конечно, Саша. Конечно. Все понятно, достаточно вспомнить, как Наташа смотрела на него даже на уроках. Обаятельный, но пустой мальчик, не достойный даже самой неказистой бусинки из ее коллекции. На каких часто западают хорошие девочки.

Наташа закашлялась, попросила воды. Глядя, как она с усилием делает каждый глоток, Елена Петровна вспомнила, как сама много лет назад вот также пила воду из-под крана, пытаясь смыть привкус предательства, и давилась ей. Что-то шевельнулось в пустой грудной клетке - ее даже передернуло от странного, забытого ощущения.

- Что ты решила?

Наташа качнула головой.

- Оставлю ребенка. Сил бы хватило. У меня же порок сердца. Ну, как-нибудь. Вы простите, но я сегодня заниматься не смогу.

Она поднялась, но Елена Петровна усадила ее обратно, и неожиданно для себя прижала к груди ее теплую, ромашкой пахнущую голову. Наташа плакала, и вместе с ней заплакала вдруг и Елена Петровна, задохнувшись на миг от ощущения, что внутри нее что-то лопнуло, поднялось вверх, заполнило легкие. Вместе со слезами бесконечным потоком выходили из нее сворованные у людей счастье и силы, любовь и желания, нежность и трепетность. И все это она отдавала сидящей перед ней девочке, понимая, что готова на все, лишь бы эта светлая душа, так несправедливо рано познавшая вкус предательства, сохранила свою жизнь. И - плюс еще одну!

- Все будет хорошо, хорошо, - повторяла Елена Петровна, ощущая, как скрючиваются ее пальцы, сгибается спина, как замедляет ход сердце...

- Все будет хорошо, хорошо, - повторяла Елена Петровна, ощущая, как скрючиваются ее пальцы, сгибается спина, как замедляет ход вдруг растаявшее сердце и болит проснувшаяся душа.

Наташа выплакалась, подняла голову - легкий румянец на щеках, ясные глаза...

- Знаете, Елена Петровна, я вдруг почему-то поняла, что все будет хорошо. И малыш родится, и... Наверное, и любовь к Саше я отчасти придумала. И не конец это – разрыв... Спасибо вам. Я пойду, но... вернусь, мне просто надо немного подумать. Ой, вы выглядите... Вам нехорошо?

Елена Петровна махнула рукой - иди, детка, с Богом...
А когда дверь за Наташей закрылась, взглянула в зеркало.
Морщинистая согнутая старуха смотрела на нее внимательными, ясными глазами.
Скоро вернется муж. Он вряд ли узнает в этой женщине меня.
Я прощаю тебя.

Она потянулась к столу, где возле сахарницы стойким оловянным солдатиком дежурил пузырек нитроглицерина с мерцающими внутри красными бусинами.

До флакона оставалось меньше сантиметра, но рука ее соскользнула с клеенки, рванув в предсмертном движении нитку длинных разноцветных бус.

Она разорвалась - и бусинки долго еще прыгали по полу, выкладывая причудливый рисунок вокруг тела той, которая их так любила.

 



 
 

Что не так с этим комментарием ?

Оффтопик

Нецензурная брань или оскорбления

Спам или реклама

Ссылка на другой ресурс

Дубликат

Другое (укажите ниже)

OK
Информация о комментарии отправлена модератору