- Я бы мог сутками смотреть на нее…
- Да-а-а… в самом деле хороша, без тебя есть кому смотреть…

Подслушанный на ходу льстивый диалог охранников офиса заставляет Леночку расправить плечи и, не обращая внимания на высоту шпильки, двигаться плавно, задавая бедрам почти неуловимую зачаровывающую амплитуду.

Парни замирают, наблюдая удаляющееся великолепие, не замечая вновь подошедших и толкущихся у вертушки сотрудников, благоговейно вдыхающих оставленный Леночкой аромат, со стороны напоминающих любителей холодного пива, стоящих в очереди у бочки и нетерпеливо заглядывающих друг другу через плечо.

Она – это как раз тот редкий случай гармоничного сочетания обаяния, интеллекта и трудолюбия, безоговорочно признанных всеми окружающими, подкупленными вдобавок еще одним качеством красавицы – неумением задаваться. В общем, все прекрасно, как по Антон Палычу.

Единственным, не разделявшим всеобщего обожания, был новый сотрудник службы технической поддержки, неожиданно появившийся в коллективе и вступивший в тихое противоборство с фавориткой. Статный и колоритный, с половиной горячей казачьей крови, Федор упрямо не замечал ее броской красоты, намеренно избегая приветливых взглядов девушки и провоцируя своим поведением досужие домыслы по поводу сексуальных предпочтений. Домыслы были озвучены дозировано, совсем тихо и только поэтому не привели к битию по лицам сотрудников, вовремя оценивших размер его бицепсов.

Впрочем, он трудился в компании недолго и так же незаметно исчез, как и появился. В заявлении о причине увольнения значилось «в связи с семейными обстоятельствами». Технари утверждали, что этому предшествовал звонок, после которого он спешно и не в настроении покинул офис, захватив с собой только бумаги…

Станичники уважительно и сочувственно здоровались с земляком, выражая соболезнование. Федор вырос среди немногословных и суровых казаков, считавших его чужаком. В свои почти тридцать лет он не обзавелся семьей, жил и работал в столице, редко навещая родню, составляющую почти добрую половину села.

Он прикоснулся к ней один-единственный раз во время танца на вечеринке, благодаря коллегам, избравшим их самой эффектной парой года.

Его отец, Никанор Григорьевич, дожив до девяноста лет, упокоился, так и не сумев смириться с образом жизни младшего сына. Прощаясь со старухой, он только просил, чтобы его Федька непременно народил сыновей.

- Мам, ну что вы фото гипнотизируете, дыру на нем проглядите, – ворчал спросонья Федор, заставший мать за разглядыванием единственной привезенной им фотографии.
- Федя, а вот эта ладная девица, что рядом с тобой стоит, она чья? – виновато любопытствовала мать, надеясь получить нужный ответ.
- Что значит чья, у нее родители есть.
- Да я не про это. Казачок у нее есть? А в синем платье чья?
- Мам, ну вот вы опять начинаете… – Федор раздраженно соскочил с кровати и вышел во двор.

Нет, он не на мать сердился, на себя - свою заторможенность и нерешительность. Сходя с ума по Леночке, он был просто убежден в ее недосягаемости и несбыточности своих надежд. Он прикоснулся к ней один-единственный раз во время танца на вечеринке, благодаря коллегам, избравшим их самой эффектной парой года. Эти пять минут он забыть так и не смог. В его крепких технарских мозгах среди всего прочего нашлось место, в котором поселилось воспоминание, собранное из прикосновений, запахов, взглядов и звуков ее голоса…

- Что ты маешься, Федя, поезжай к себе, мы тут управимся, – материнское сердце подсказывало, что сыну нужно вернуться к любимой работе, очевидно, к любимой девушке – ко всему, что для него стало дорогим.

И он не сопротивлялся, ему действительно не хватало столичной атмосферы – суеты, друзей, профессионального общения, но больше всего ему не хватало Леночки.

Офис встретил его привычным гомоном, в курилке коллеги похлопывали его по спине, отмечая, что сельская жизнь пошла впрок. Федор не мог спросить о том, что его больше всего интересовало. Прямые незлобные насмешки, принятые у односельчан, кажется, навсегда вселили в него страх быть прилюдно осмеянным.

И только к вечеру он узнал, что она уволилась год назад, все даже подумали, что сделала она это из-за него. Никто толком не мог сказать, куда она подевалась. По раздобытому в отделе кадров адресу гражданка Ивлева не проживала, о месте убытия паспортистка ничего вразумительного ответить не смогла…

В человеческой судьбе бывают такие повороты, на которых буксуешь, теряешь ощущение реальности, веру в себя и в бога. Принято считать, что чем больше таких изломов, тем сильнее становится человек, но, как правило, люди всеми способами стараются их избежать, как бы пытаясь выпрямить линию судьбы. Федор пошел от обратного и отправился на контрактную службу.

- Вы служили на границе, вот туда и поедете, только в иной ипостаси, – крепкое и решительное рукопожатие майора намекало на нетерпимость к возражениям.
Традиционное «есть, варищ маёр» присохло вместе с языком к горлу. Выбор сделан.

В этом снятом с колес вагончике он находился впервые, но пахло здесь чем-то до боли знакомым. Это как узнаешь запах родного дома…

Абсолютно голый горизонт кажется кошмаром для привыкшего к лесным пейзажам глаза, а пятьдесят градусов в тени палатки – тот же кошмар, но уже для всего организма.

- Это твоя СВД, браток, пристреляешь по ростовой фигуре. Здесь вас будет двое, твое место за перегородкой, – коротко ввел в курс офицер.

Федя огляделся. Сейчас он не смог бы объяснить свое обалдевшее состояние. В этом снятом с колес вагончике он находился впервые, но пахло здесь чем-то до боли знакомым. Это как узнаешь запах родного дома…

Черепахи казались шустрыми на фоне двухчасового ожидания. За это время он успел дважды побриться и сделал бы это еще раз, если бы не саднившее от назойливого хозяйского внимания лицо.

Наконец, разведгруппа вернулась. В ее составе он пытается разглядеть женщину-снайпера, что по одежде и походке сделать невозможно, глаза автоматически ищут ее по длине оружия. СВД длиннее, чем АК, и обернута в камуфляж, но ее там нет…

Во время ужина ребята многое рассказали о заставе, снайпере Вере, находящейся на задании.

Сжатый график военного человека не позволил ему долго копаться в собственных чувствах. Федор всецело отдался процессу подготовки. Скрупулезно осмотрел оружие, до мелочей - каждую деталь снаряжения, и ничто в этот момент не могло его отвлечь. «Казачье дело ратное…» - тихо напевал он, обворачивая ствол винтовки, который необходимо было защитить не только от звука при случайном соприкосновении с чем-либо, но и от малейшей деформации.

Неожиданное «здражелаю» прервало его копотню и песнопение. Обернувшись, он увидел смуглянку, стриженную под ноль.

Подкрутив фитилек «летучей мыши», Вера привычным жестом пристроила винтовку и устало присела на тумбу.

- Хорошо, что кто-то есть, подлей водички в умывальник.
- Почему кто-то? Меня зовут…
- Я знаю, как тебя зовут, Федя.

Изумление и радость, вперемешку с внезапно охватившей его нежностью, но больше страх, что она рассеется сейчас, как мираж, толкнули, заставили его сгрести и прижать к себе самое дорогое и желанное существо…

- Почему Вера?
- Мне казалось, что я нашла того, кто мне нужен, и у меня еще есть время. А потом ты исчез. Я не знала, где тебя искать, не знала, что делать, будто потеряла опору в жизни. Поэтому хотелось, чтобы меня так называли, и вера меня не покидала никогда.
- Ты можешь поменять тысячу имен, но я хорошо помню то, что всегда с тобой...
- Только добавилась полынь, она здесь всюду, мне сейчас по-другому нельзя пахнуть…