Летят года, но боль не утихает,
Печаль моя взлетела выше гор.
На перелёте птицы погибают,
Погиб и ты в полёте, «Пахтакор».
/Эдуард Аванесов/

— Ну что, соседка, пописываешь свои рассказики?

— Пописываю, дядь Виктор (так все его зовут «дядь»), — ответила я, присев на дворовую скамейку рядом с ним. Зная, что он заядлый футбольный болельщик, в его же тоне, с некоторым пренебрежением спросила: — Ну что футбол ваш? Посматриваете?

Старик несколько удивлённо (не ожидал беспардонности) глянул на меня и заговорил. Футбол — это не про меня, но вопреки мысли — уйти под каким-нибудь предлогом, выслушала его рассказ:

— Что ты понимаешь? Футбол! Захватывающий, зрелищный, завораживающий!

Лучше футбола только хороший футбол.

Настоящий футбол — он для тех, кто приходит в него за победами, отдаться по максимуму; не конкурировать, иметь профессиональные отношения; для тех, кто истинно любит футбол, наслаждается работой на высшем уровне.

Футбол футболом делает игра. Игру делают имена. Имена — команда.

Команда... душу задела ты.

Далёкий 1979 год для меня — молодого специалиста — был завершающим мой пятилетний контракт с авиастроительным предприятием в Ташкенте.

В то короткое время я болел за ташкентский клуб «Пахтакор». Его болельщиком стал отчасти, потому что попал в волну, в ураган мощной любви не только узбекистанцев, но и футбольного сообщества. Преимущественно, оттого что команда действительно играла.

Футбольному миру не интересны интриги. Главное — игра.

8 августа 1979 года. Центральный стадион забит до отказа. Как всегда. Хозяева принимают гостей — ворошиловградскую «Зарю».

До этого «Пахтакор» победил киевское «Динамо» 1:0.

До этого «Пахтакор» не проиграл пять матчей подряд.

Игра началась.

Ан подаёт угловой. Принимает Чуркин. Гол! 1:0.

Заваров сравнивает счёт. Ташкентцев это лишь подстёгивает.

Фёдоров уверенно идёт вперёд. Гол! 2:1.

Мяч у Корченова, обойдя противника, он приближается к воротам — и гол! 3:1.

Стадион гудит. Мы — болельщики — ликуем.

Впереди у «Пахтакора» игра в Минске. Мы уверены в своей команде: месяц назад победили минчан со счётом 2:0.

В то короткое время я болел за ташкентский клуб «Пахтакор». Его болельщиком стал отчасти, потому что попал в волну, в ураган мощной любви не только узбекистанцев, но и футбольного сообщества.

Мы в ожидании 13-го августа, в предвкушении интересной игры.

Мы не знаем, что этот состав клуба видим в последний раз. Жуткое слово в этом случае — «последний», и сейчас, спустя тридцать восемь лет, произносится тяжело. Последняя игра.

Потому что потом будет 11-е августа...

11-го августа навстречу друг другу, не зная о том, летели два Ту-134. В 13:35 голубое, в пушистых облаках небо над Днепродзержинском за минуту окрасилось в чёрный цвет.

И конец. Оборванные жизни.

Ничего не изменить. Не вернуть. Не обнять. Не услышать. Не увидеть!

И только память.

И — памятники.

На местах захоронения.

На месте падения белорусского лайнера — в виде чёрной вертикальной плиты к тридцатилетию катастрофы, и в посёлке Куриловка монумент. Всем жертвам, погибшим в той авиакатастрофе.

Устремлённый в небо, как тот самолёт, белый журавль пересекает расколотую пополам чёрную траурную стелу. Летящий вдаль клин из одиннадцати журавлей. Застыл гранитный футбольный мяч. Семнадцать имён на недвижном, неживом, бездушном мраморе заменили игроков, будораживших стадионы зрителей, миллионы сердец.

Команда — единый организм, одно сердце, одно дыхание.

Они и в смерти вместе. Пристёгнутые. В переднем салоне, сразу за пилотом. Упали в одно место.
О чём они думали в последние секунды? Прощались? Надеялись? Не узнать никогда.

...Слух о трагедии появился в городе к вечеру. Сначала я, как многие, не поверил. Сердце сжалось, с такими вещами не шутят, но не поверило.

Включил телевизор, радио. Молчание. Помчался в киоск. Киоскерша опустила заплаканные глаза, тихо бросила:

Слух о трагедии появился в городе к вечеру. Сначала я, как многие, не поверил. Сердце сжалось, с такими вещами не шутят, но не поверило.

— Информации об этом в газетах нет. Ни в центральной прессе, ни в какой, — и с надеждой добавила: — а может, неправда, а?

«А может, неправда?» — главный вопрос нескольких дней. У всех на устах: «Это правда?»

Сарафанное радио работало. Все советские СМИ молчали.

У узбекистанцев теплилась надежда. Надежда теплилась и у футбольного братства. И во мне, даже после звонка отца из Москвы:

— Сын, сегодня по стадиону вместе с матчем слух прошёл: «Пахтакор» разбился. Никто не выжил. Вроде.

«Вроде»... ещё есть чаяние. Последние его крупицы умерли, когда «Правда Востока» вскользь, на последней полосе, в небольшой заметке поместила некролог.

Говорили, что Рашидов* в тот субботний день, раздавленный новостью о гибели «Пахтакора», закрылся в своём кабинете и больше часа никого к себе не впускал.

Я оказался слабее, не выходил из квартиры сутки.

— 178 человек, из них 36 детей! — всхлипывала моя жена, потрясённая, как и все, событием.

В отличие от семей жертв, погибших в тот день, жителей под Днепродзержинском, в небе над которым столкнулись и упали авиалайнеры, я не могу сказать, что эта трагедия разделила мою жизнь на две части. Сказать так было бы не совсем верно. Для них жизнь однозначно разбилась пополам. Не для меня. Я всего лишь болельщик.

Однако я ничего не мог с собой поделать. Я был в онемении. Не желал, чтобы кто-то видел моё состояние, сам не хотел видеть никого.

Жена ходила по квартире на цыпочках, с детьми говорила шёпотом, приговаривала: «Нужно время, оно лечит».

Жена ходила по квартире на цыпочках, с детьми говорила шёпотом, приговаривала — нужно время, оно лечит.

Не лечит время, не притупляет боль, не уменьшает.

Просто — время бежит. С ним бежит и жизнь.

Странная штука эта жизнь. Она сильнее смерти. Она берёт своё. Смело берёт.

Как бы сердце не было разбито — ты ешь, пьёшь, спишь, радуешься, огорчаешься каким-то мелочам.

А вот душа... она не та, что была «до». Её частичка осталась там. Закрылась. И чтобы не бередить её, и ты закрываешься: в кулак волю, воспоминания; не позволяешь тревожить.

В пятницу... из аэропорта, после траурного митинга, 17 пахтакоровцев, чьи останки в наглухо закрытых гробах, мы бережно пронесли по улицам Ташкента. В тишине.

Узбекистан прощался. Узбекистан скорбел. Узбекистан плакал.

В том же году осенью я с семьёй вернулся в Москву.

Через годы, будучи глубоко немолодым, пошёл-таки на поводу у своего сердца, своей памяти.
Невзирая на недовольство жены: «Куда, старый, собрался? С твоим-то здоровьем?», побывал в городе, где в своё время испытанное мною сильнейшее потрясение послужило поворотным моментом в моей душе. Моментом, когда внезапно понимаешь, как хрупок мир, что радость и горе шагают рядом, наперегонки играя.

Из Ташкентского аэропорта прямиком направился на кладбище имени Боткина. Несколько шагов от входа. Вот оно, пристанище, нет, вот она — знаменитая футбольная команда «Пахтакор-79».
Провожу рукой по мемориальному памятнику. По семнадцати именам. По мячу. Мраморному. Мяч не должен быть таким.

При большом скоплении людей стою в полной тишине. Не сразу соображаю, что мужчина с чуть узбекским акцентом ко мне тихо обращается:

— Знаете, мрамор всегда тёплый. Бываю здесь и осенью, и зимой, в снег, камень тёплый. Моё сердце, сердце болельщика захоронено здесь вместе с ними.

В Шанхай мы с женой приехали поправить здоровье. Утомившись от процедур, я решил развеяться немного. Развеять может только футбол.

Я понимаю. Молча протягиваю руку для приветственного пожатия.

...Этим летом судьба ещё раз всколыхнула мою память, напомнив о легендарных ребятах-футболистах, отдававших себя футболу безгранично.

В Шанхай мы с женой приехали поправить здоровье. Утомившись от процедур, я решил развеяться немного. Развеять может только футбол.

— Футбол? — на английском переспросил парень-китаец на ресепшне, заулыбался: — Езжайте в Нинбо, чемпионат по футболу. Русские тоже есть.

«Русские» оказались узбекистанцы, соревнования — детскими. На заполненном стадионе вижу несколько человек с узбекскими флагами. Не по билету подсаживаюсь к ним, благо разрешают это сделать. Услышать русский язык вдали от дома приятно.

На поле выходят две команды, таиландская и узбекская. Вторые в синих формах с надписями на майках «CHELANO». Таиландцы здоровее их, явно постарше. У сидевшей рядом девушки лет тридцати в такой же форме, как у челановцев, спрашиваю:

— По сколько вашим ребяткам лет?

Виолетта (так она представится позже) возмущается:

— Такая несправедливость! В соглашении сказано, участвовать будут 9-10-летние. Наши таковы и есть, здесь же... вы сами видите.

Игра началась. Я впервые на мальчишеском матче. Делаю для себя открытие — детский футбол по азарту, накалу страстей не отличается от взрослого. Не думал, что игра захватит, поначалу немного пожалел, что приехал. Теперь внимательнее присматриваюсь, даже надеваю очки.

— Гол! Челано! Молодцы! — кричат немногочисленные болельщики челановцев: отцы футболистов, врач команды, второй тренер.

Но уже к концу первого матча чужой стадион скандирует: «Че-ла-но».

— Возродится наш футбол, непременно возродится, — кто-то из нашей компании негромко утверждает и надеется одновременно.

В перерыве говорим о «Пахтакоре-79». О его последнем матче. Сегодня 8 августа 2017.

Неожиданно для меня, Виолетта, которая тогда ещё не родилась, очень грустно, глядя куда-то вперёд, произносит:

— Наверное, тогда в небе над Украиной... их души, пока летели до дому, селили в сердца людей любовь к футболу, которая из года в год по крови переходит к новым поколениям. У нас любят футбол. Мы с мужем, вон он, — указывает она взглядом на тренера команды в поле, — пересматриваем их игры.

Второй тайм. Что-то неуловимое знакомое видится мне в игре. Виолетта комментирует:

— Джоха подаёт угловой, принимает Миша. Миша, давааай, гол!

...Калта передаёт Сэму. Сэм уверенно обходит противника, приближается к воротам, давай-давай-давай... гол!

Мальчишки делают игру. Знают, что делают игру.

Футбол, прежде всего — игра.

В такие моменты понимаешь — вся душа открывается, возвращается сюда, в «после».

Рассказчик замолчал. Я, как некогда он, в онемении.

Он порылся в галерее своего андроида, нашёл снимок, протянул мне:

— Смотри. Я «чиркнул» их на телефон.

— Классные ребятки. А финал какой?

— 4:6, в пользу гостей, узбекского «CHELANO».

— Виктор Александрович, я напишу ваш рассказ?

— Валяй, — махнул он рукой.

*Ш.Р. Рашидов — Первый секретарь ЦК КП Узбекской ССР.