С
утра выпал первый снег. Огромные белые пушистые хлопья медленно кружились
в воздухе, постепенно cпускаясь все ниже и ниже, словно танцевали, подчиняясь
собственному мотиву. Некоторые снежинки тут же сливались с грязью на асфальте,
превращаясь в обычную сырость, другие задерживались на пожухлой траве,
постепенно сплетаясь в легкое холодное покрывало - кружевной подарок земле
от царицы-зимы, вступающей в свои права.
Мария Николаевна поднялась с кресла, медленно подошла к окну, отдернула тяжелые темно-желтые шторы и долго смотрела на предрассветный, еще наполовину спящий, город, тонущий в полупрозрачной белой пелене снега. Она любила этот город. Она прожила здесь всю свою жизнь и каждая улочка, каждый перекресток, каждая аллея были для нее родными, скрывали ее воспоминания, помнили отрывки ее детства, хранили наивные мечты ее юности….
Где-то вдали маячили в белой дымке тусклые огоньки - это светились несколько окон чьих-то чужих квартир, беспорядочно разбросанные по темным махинам выстроенных в ряд домов. Иногда слышался шум проезжающих машин - легкий шелест шин по асфальту. Город начинал просыпаться…. Мария Николаевна слегка поморщилась, непроизвольно коснувшись рукой левой стороны груди - в последние годы сердце все чаще и чаще напоминало о себе тупой ноющей болью.
Она вернулась в глубь комнаты, опустилась в глубокое кресло, щелкнула выключателем старой настольной лампы с плетеным бежевым абажуром, стоящей на ночной столике, протянула руку, чтобы поднести поближе к подслеповатым глазам одиноко лежавший на краешке столика лист бумаги, хранящий несколько сиротливо разбросанных строк, наскоро нацарапанных неровным почерком - почерком ее дочери. Настя писала редко. Последнее ее письмо Мария Николаевна получила около трех лет назад, под Рождество - Настя писала, что у нее все замечательно, что они с мужем недавно вернулись из Испании, где провели незабываемые 10 дней, жаловалась, что к сожалению не может пока что выкроить даже пару дней, чтобы навестить мать, но обязательно обещает сделать это при первой возможности. Все ее новости уложились в нескольких десятках строк, которые Мария Николаевна знала наизусть, - она уже и не помнила, сколько раз перечитывала это письмо. Вот и сейчас дрожащими руками она положила листок к себе на колени и долго смотрела на него, словно пытаясь прочесть еще хоть что-то между строк, потом перевела взгляд на фотографию, так много лет живущую на полке рядом с темными тиснеными переплетами книг. Из-за рамки ей улыбались любимые глаза дочери. Как же давно это было….
В последнее время Мария Николаевна с болью чувствовала, как отдаляется от нее Настя - ее поглотили домашние заботы, перспективная работа, стремление сделать карьеру…. Она не винила ее - она просто жалела, что уже несколько лет сама была не в состоянии проехать чуть меньше пары сотен километров, потратив всего три с половиной часа, чтобы заглянуть в глаза дочери, стоя перед ней, обнять, нежно погладить по каштановым волосам - совсем как когда-то в детстве, когда Настя так любила класть голову ей на колени и рассказывать обо всем, что случилось с ней за день….
Иногда тишину пустой квартиры нарушал резкий телефонный звонок и Мария Николаевна, снимая трубку, с затаенной надеждой ожидала услышать приглушенный расстоянием голос дочери. Настя звонила очень редко, и никогда не разговаривала долго - ей хватало пяти минут, чтобы узнать, как дела и сообщить, что она в порядке. Потом Мария Николаевна несколько секунд задумчиво гладила телефонную трубку, словно она могла сохранить еще хоть на миг интонацию любимого голоса, и слабая улыбка играла на морщинистом лице. Что-то снова слабо кольнула в сердце.
Взглянув на часы, Мария Николаевна вздохнула - пора принимать очередную порцию таблеток, которые за последние четыре месяца успели заполонить весь шкафчик на кухне. Она понимала, что они вряд ли помогут ей избавиться от болей в груди, но продолжала следовать наставлениям врачей - когда она в последний раз провела в клинике почти две недели, они долго объясняли ей, что это необходимо, пытаясь нарисовать всю сложную картину ее состояния. Мария Николаевна только слабо улыбнулась: "Доктор, от судьбы не уйдешь, Вы же знаете лучше меня, что мне осталось недолго".
Она провела в клинике несколько долгих дней, но в отличии
от других пациентов она не рвалась поскорее выйти оттуда - дома ее никто
не ждал. Единственное, что ее волновало - Настя ничего не знала о том,
что с ней и где она. А вдруг она будет звонить? Она никого не застанет
дома в течении нескольких дней, и может испугаться, подумав, что случилось
что-то страшное. Она не хотела волновать дочь.
- А Ваши родные знают, что вы здесь? - спросила однажды медсестра, протягивая
ей таблетку и стакан воды.
Мария Николаевна подняла на нее ласковые старческие глаза, хотела что-то
спросить, но потом передумала и просто покачала головой.
- Нет.
Настя позвонила через несколько дней после того, как Мария
Николаевна вернулась домой, выписавшись из больницы.
- Как ты, мама? - раздался ее приятный, грудной голос, - я звонила пару
дней назад, тебя не было дома.
- Да, я…. Да, Настюша, меня не было, - улыбнулась в трубку Мария Николаевна,
- все в порядке, доченька. Как вы там? Как Борис? Как Оленька?
- Как обычно, Боря уехал в командировку на неделю, Оленька приболела немного
с утра, я не пустила ее в школу.
- Что с ней? - встревожилась за внучку Мария Николаевна.
- Ничего страшного, простыла немного.
Мария Николаевна хотела было сказать дочери, что лучше бы девочке побыть
дома до полного выздоровления и что не нужно поить ее всякими современными
супермикстурами, и что самое лучшее средство от простуды - мед, лимон
и чай с малиновым вареньем. Но она промолчала, зная, что Настя поспешит
буркнуть в телефонную трубку: "Да ладно, мам!"
- Ну ладно, мама, я побегу уже - мне пора, - услышала Мария Николаевна
и с сожалением вздохнула, не желая расставаться с этим голосом, - а то
опоздаю на важную встречу. Скоро позвоню!
- Береги себя, доченька, - улыбнулась Мария Николаевна, - за меня не волнуйся.
- Ладно, ты тоже береги себя. Пока!
Короткие пикающие гудки в телефонной трубке вернули Марию Николаевну к
реальности - она медленно опустила ее на рычаг и тяжелыми шагами направилась
в комнату - почему-то хотелось немного полежать, отдохнуть…. Наверное,
она просто устала, вымоталась.
Закутавшись в теплую пушистую шаль, Мария Николаевна прилегла на диван - сердце ныло все сильнее. "Таблетку бы надо выпить, - мелькнуло у нее в голове, когда она закрывала глаза, - И Насте завтра письмо написать". Словно коснулось что-то вдруг отяжелевших век, и она почувствовала, как медленно падает в темноту.
...За окном начинало темнеть. Холодный ветер осторожно дотрагивался до стекол резкими порывами, заставляя их слегка подрагивать. В комнате повисла тишина. Сквозь нее пробивалось только размеренное тиканье стареньких настенных часов, висящих над диваном у стены, уже на протяжении многих лет исправно отсчитывающих секунды, минуты, часы. Лишь внезапный телефонный звонок вдруг разрезал эту тишину на несколько секунд, и спустя мгновение повторился снова, потом еще раз. А через минуту в квартире снова воцарилась тишина - ведь там уже не было никого, кто мог бы снять трубку.
