К своему десятилетнему юбилею Музей AZ на Тверской-Ямской торжественно перезапустился после ремонта, продолжавшегося полтора года, представив зрителю не только обновленное пространство, но и новую выставку "Анатолий Зверев. Открытое хранение". Куратором проекта, собравшего в себе более 200 работ Зверева (из которых 65 автопортретов мастера и 88 произведений из коллекции Георгия Костаки), выступила известная российская художница, скульптор, дизайнер выставочных пространств и автор перформансов Катя Бочавар. Она рассказала, что, разрабатывая экспозиционное решение, старалась отталкиваться от бунтарской смелости Анатолия Зверева как человека и художника.
– Катя, что самое интересное, на ваш взгляд, в этой выставке?
– Мне кажется, момент сравнения: что мы можем сравнить одного и того же художника с ним же самим и выбрать тот образ, который нам самим ближе всего – что нравится больше, что меньше. И такое знакомство, на мой взгляд, чем-то похоже на сеанс психоанализа. Целый зал автопортретов дает понимание того, какое количество людей может скрываться в одном человеке, какая множественная личность, многоликость в нем порой открывается.
Зверев писал себя буквально всю жизнь, постоянно экспериментируя с техникой, образами. Когда мне их все, 67 автопортретов, принесли, то я даже немного испугалась. Реально много. Здесь можно увидеть как его ранние вещи, например, еще более-менее реалистичный карандашный автопортрет молодого в тельняшке, так и более поздние работы, на которых Зверев "прикидывается" и древним стариком, и мушкетером в шляпе с пером или даже Ван Гогом. С некоторых автопортретов смотрит интеллигентный взволнованный юноша, прямо "народник, несущий просвещение в массы", а рядом он уже задумчиво подпирает голову дополнительным аксессуаром – бутылкой.
– Во время работы как личность вас Зверев заинтересовал?
– Забавный он, конечно, человек был: яркий, шумный, вольнолюбивый, часто бездомный, ночевавший у друзей. Колоритный миф о его жизни и творчестве складывался годами. Зверев родился в 1931 году и прожил относительно недолгую – всего 55 лет, – но очень насыщенную жизнь. Он не имел какого-то академического художественного образования, окончил лишь ремесленное училище. Работал маляром, разнорабочим, но всегда и везде рисовал. Стремительно, много, чем попало: едой, окурками, водой, в которой другой художник только что помыл свои кисти. Обменивал только что созданный шедевр за бесценок, на бутылку.
Итогом стал тот факт, что его творческое наследие, которое, по приблизительным только подсчетам, насчитывает больше 30 тысяч работ, буквально разбросано по разным людям, частным коллекциям, городам и странам.
Мне показалось, что его образ в такой степени принадлежит тому времени, в котором он находился, что я попыталась как можно бережнее перенести эту атмосферу в современность, немного "выдернуть" его из этих 60-х, привнести в наше время. Я постаралась развесить картины таким образом, чтобы их было удобно смотреть. Было важно, чтобы люди, пришедшие в музей, смогли пообщаться с каждым портером, работой индивидуально – лицом к лицу. Каждый из трех этажей открытого хранения музея посвящен конкретному пласту наследия художника. Так, на первом – графические работы из собрания знаменитого советского коллекционера Костаки, который называл Зверева первым русским экспрессионистом и даже русским Ван Гогом. Здесь и супрематическая графика, и изображения животных, и даже обнаженная натура, спрятанная в дальних рядах решеток. Так что, чтобы докопаться до нее, самым пытливым точно придется повзаимодействовать с нашей конструкцией.
– У вас появилась "самая любимая" картина Зверева?
– Не могу такого сказать. Зверев как раз интересен многообразием, тем, когда ты воспринимаешь его в огромном количестве. Меня как раз зацепило, что музей имеет в запасах такое количество работ одного художника. Интересно наблюдать, как он меняется, как себя портретирует, как других, как пишет пейзажи. Видеть эту переменчивость художника, его настроения, мысли – всё это складывать вместе. Вот это стало любимым процессом. Так бы я сказала.
– Что-то общее со Зверевым в себе обнаружили?
– То, что я тоже не тот художник, за которого меня принимают. Я, вообще-то, по диплому художник-технолог по оформлению ткани путем набивки.
– Катя, а какой в данный момент у вас любимый временной период? В какой эпохе вы бы хотели оказаться?
– Меньше всего хочется окунуться в будущее, наверное. Я вообще себя хорошо в этом времени ощущаю, в котором живу. Мне всегда интересно быть здесь и сейчас. И я всегда верю, что каждый год моей жизни будет еще лучше, чем предыдущий.
– Вы тут отметили, что в рамках выставки запланировано много мастер-классов, перформансов, которые вы лично привносите в проект.
– Будет много всего интересного: частью программы, например, станет придуманный мной еще в 2015 году перформанс "Партитура движения". В нем соединяется классическое рисование с натуры с чем-то новым и экзотичным – танцем буто. Суть в том, что модели – адепты самого медленного в мире танца – двигаются, а художники их рисуют, не подозревая о том, что зарисовывают партитуру движений. Получается такое тесное взаимодействие с художниками, которые пишут перформеров с натуры в реальном времени. Танцоры танцуют, а художники рисуют – Звереву бы такое точно понравилось!
– Сами тоже танцуете?
– Практикую. Но все реже и реже.