Тайная исповедь

Устанавливая перед иконой горящую свечу в подсвечник, она подняла глаза и встретилась взглядом с добрыми материнскими глазами Матери Человеческой. В горле перехватило от подкатившего комка, глаза увлажнились, и ей как в детстве захотелось уткнуться в материнские колени и взахлеб выложить все свои беды, а губы уже невольно шептали: - Матерь Божья, спаси,…. сохрани, ….подскажи….. как жить,…. когда нет больше сил жить. Огонек свечи метнулся в сторону и ей показалось, что это колыхнуло пламя дыханием Богородицы.

Тяжелая, обитая железом дверь с трудом подалась вперед, и она шагнула из морозного метельного вечера в другой мир, окутавший ее теплом и полумраком, образованным мерцающим пламенем свечей. В храме шла вечерняя служба. Басистый голос священника, читавшего молитву, сопровождаемый пением церковного хора, обволакивал ее тело и пытался добраться до того места, где жила душа. Из-за нее, неведомо где расположенной, но в последнее время постоянно ноющей и молящей о помощи, она и пришла сегодня сюда после очередного скандала с любимым человеком. В этом оазисе икон и горящих свечей жила ее последняя надежда на помощь.

Устанавливая перед иконой горящую свечу в подсвечник, она подняла глаза и встретилась взглядом с добрыми материнскими глазами Матери Человеческой. В горле перехватило от подкатившего комка, глаза увлажнились, и ей как в детстве захотелось уткнуться в материнские колени и взахлеб выложить все свои беды, а губы уже невольно шептали:
- Матерь Божья, спаси,…. сохрани, ….подскажи….. как жить,…. когда нет больше сил жить.
Огонек свечи метнулся в сторону и ей показалось, что это колыхнуло пламя дыханием Богородицы.

Не в силах больше сдерживаться, она сделала шаг вперед, припала губами в правом нижнем углу иконы. На мгновение забылась, потом, спохватившись, что она в храме не одна и на нее кто-нибудь смотрит, отошла в сторону.

Служба подходила к концу. Священник скрылся за дверцей в алтаре и верующие, крестясь, стали переходить от иконы к иконе. К кресту, на котором был распят Христос, выстроилась очередь. Сколько бы раз она не смотрела на этот крест, ее всегда поражал контраст между руками Христа, кровоточащими от вогнанных в них гвоздей, и лицом, умиротворенным и кротким, полным любви ко всему человечеству. И сегодня, в сотый раз, ей подумалось:
- Неужели такое возможно? В тело вогнали гвозди, а ты не корчишься от дикой боли и не кричишь благим матом, а в последних предсмертных муках с любовью продолжаешь смотреть на тех, кто это сделал. Господи! Как ты велик !
Захотелось припасть к израненным ногам, как это делали другие верующие, и просить Его даровать хоть частичку от той покорности и кротости, которыми он обладал.

Когда она отошла от креста, то в храме оставалось немного верующих. В нескольких местах выстроились очереди к священнику для исповеди. Она почувствовала, что это именно то, что ей сегодня надо. В голове пронеслось школьное из "Мцыри" Лермонтова: "Ты слушать исповедь мою Пришел сюда, благодарю. Все лучше перед кем-нибудь Слезами облегчить мне грудь". Приглядевшись, она увидела, что священников, исполнявших таинство исповеди, в храме было трое.

К одному, белолицему, лет тридцати или меньше, с жиденькими волосиками, собранными сзади в кучок, она сразу решила не подходить. Что он может ей посоветовать, если сам еще находится в начале этой трудной дороги с названием " Жизнь". Другой был лет сорока, но казался слишком суровым. А вот третий. Добрые мягкие глаза, полные губы, пушистая борода, да и возраст ближе к сорока пяти. Но когда она подошла к очереди, выстроившейся к нему, то поняла, что так, как она, рассуждали многие. Вставая в хвост очереди, она невольно поймала себя на мысли:
- Неужели, чтобы открыться Богу, надо стоять в очереди? - но тут же постаралась прогнать эту грешную мысль. - В грехах увязла, а еще туда - рассуждать.
Но некоторые верующие явно не делали различия между очередью на исповедь и очередью в магазине. Полноватая женщина лет пятидесяти, только что спросившая:
- Кто последний к отцу Александру? - уже шла вдоль очереди верующих, пытаясь выпросить у них разрешения пройти вперед, по причине опаздывания на поезд. И надо сказать, что ей это удалось. Опять грешная мысль в голове:
- А вот если бы это была очередь, где раздавались наказания за грехи наши, то стала бы эта женщина проситься пройти без очереди?
Как бы это тогда прозвучало: "Разрешите мне получить наказание без очереди"? И на поезд уже никому не придет в голову в это время спешить.
Улыбнулась и тут же попросила прощение:
- Господи, прости за грешные мысли.

Стоять в очереди пришлось не один час. Кроме этой женщины, к священнику шли без очереди дети. Священник накрывал епитрахилью маленькую светлую головку и шептал слова молитвы. Детишки неуклюже тыкались губами в его руку и быстро отбегали в сторону. Когда подошел ее черед исповедоваться и всего два шага отделили ее от добродушного лица отца Александра, то она как-то сразу растерялась, а мысли как испуганные птицы все вылетели из головы. Она мучительно искала: за что зацепиться, с чего начать? В чем ее самый большой грех?

В том, что долго жила при социализме, что верила в светлое будущее, в коммунизм, а не верила в силу Всевышнего, не верила в Господа Иисуса Христа. В том, что если бабушка в большой божественный праздник ругала ее за выстиранную в этот день гору белья, она отвечала: " У Господа, бабуля, каждый день праздник, а мы - люди рабочие, когда нам дела делать как не в выходной день".

В чем ее грех? В том, что после развода с мужем-пьяницей, она встретила мужчину и страсть захлестнула ее. В ее жизни появились отношения, в которых она впервые стала понимать, что значит близость между мужчиной и женщиной. Быть с ним, любить его, желать его - это грех? Но грех был, она это точно знала, потому что, если бы его не было, то и в ее отношениях с этим мужчиной не было бы столько скандалов, не было бы столько вечеров, потраченных на выяснение отношений, не было бы того моря слез, что она пролила.

И она не заметила как ее слова уже несколько минут тихо и плавно перетекают с ее губ в подставленное ухо, склонившего к ней голову батюшки.
- Батюшка, я его очень люблю, но я устала от его поздних возвращений домой, от его постоянного вранья, от этих рвущих душу и не имеющих окончания выяснений "кто прав, а кто виноват" - произносила она шепотом.
И вдруг застыла от слов, раздавшихся под куполом храма:
- А может, ты все-таки любишь не его, а себя…... И тебе, а не ему, нужны ваши отношения?
И ей вдруг захотелось спрятаться от его глаз, заглядывающих в самую душу. Глаз, которые поняли все: и томление ее тела от ласк мужчины и всю непрочность, построенных отношений, в основании которых лежала жуткая боязнь одиночества. А потом его взгляд проник еще глубже:
- А вы расписаны? ….. Вы венчались?
И такой ее односложный ответ:
- Нет.
А затем ее же глупый вопрос:
- А зачем? Можно и так жить. Теперь многие так живут.
Мягкий с нотками наставления голос отца Александра продолжал:
- Но если вы любите друг друга, то что вам мешает обвенчаться? Перед лицом Господа предстать мужем и женой. Может тогда и все конфликты разрешаться сами собой.
И как бы заканчивая разговор, напутствовал.
- А в церковь почаще приходите.
Он уже положил ей на голову епитрахиль и читал разрешительную молитву, а ее не покидал вопрос: "И это что…. все….?" А где ответы на те вопросы, что они между собой поднимали в бесконечном споре "кто прав, а кто виноват?". И зачем тогда было это томление в такой длинной очереди. Может, лучше было бы в очередной раз сходить к психотерапевту?

Она, раздосадованная, уставшая и совсем обессиленная, толкнула тяжелую дверь теперь уже обратно в этот безумный-безумный мир, мельком заметив у дверей ту женщина, что все еще опаздывала на поезд. На улице она дала волю слезам, неизвестно откуда хлынувших потоком. Резкий ветер со снегом хлестал в лицо, но он ей даже нравился, потому что отвлекал ее от той метели, что кружила внутри и была сильнее и больнее.
- Ну, что же это такое. Невенчаные, так и разговаривать с нами не о чем? - продолжала сокрушаться она.

С заплаканным лицом ехать в транспорте как-то не хотелось. И хоть дорога до дома была неблизкой, она пошла пешком. То ли от быстрой ходьбы, то ли новых мыслей, родившихся в ее голове после исповеди, то ли от того, что Бог действительно услышал ее, но чем дальше она отходила от церковных кирпичных стен, тем становилась все спокойнее и спокойнее. Продолжая разговор со священником, она не заметила как произнесла вслух:
- А вот возьмем и обвенчаемся! - сказала и сама задумалась.

Венчание - это обет, данный перед Богом и людьми, быть вместе всю жизнь и в радости, и в горе. Всю жизнь… всю жизнь…... Заглянув в эту вечность, она испугалась. В той вечности любовь была похожа на Иисуса распятого на кресте: кровоточащие руки, кротость и умиротворение в глазах. Как в Библии - настоящая любовь долго терпит, милосердствует, не завидует, не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, (но пользы другого), не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а радуется истине, все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит.

Да, батюшка прав, это не про нее. Сойтись с человеком на один день легко и думать долго не надо, ведь завтра можно разойтись. А выбрать спутника жизни в дальнюю дорогу - здесь есть над чем подумать.
- Вот и думай! - Решительно сказала она себе и уже совсем спокойно посмотрела на темные окна своей квартиры.