Царь Пантелей Иванович сидел в опочивальне и играл сам с собой в шашки. Дело было вечером, его величеству делать было нечего. Отцарствовав очередной скучный день, правитель вернулся к любимой игре. Играть приходилось в одиночестве, поскольку подчиненные боялись победить и всегда поддавались. Жизнь царя нельзя было назвать интересной. Времена бурных пиров и славных завоеваний прошли, и потому Пантелей тихо-мирно сидел в своем дворце и развлекался, как мог. Он бы давно покинул престол и отдал тяжелое бремя правления, но имелась одна проблема: не было у царя сына-наследника. Троих дочерей лишь умудрился народить.

Старшая Улька выросла крутой девахой, любому парню сто очков вперед даст: метко стреляла, даже полком царским командовала. Вторая Ксюша недавно замуж вышла по любви за конюха. Царь их сразу благословил, отметив, чтобы на престол не расcчитывали. Третья Злата была еще несмышленым ребенком, в куклы играла. Пантелей Иванович никогда не попрекал свою любимую жену, которая оставила его почти сразу после рождения третьей малышки, что сыном не порадовала. Нет наследника и нет. Царь так больше и не женился, хотя лучший друг и советник по совместительству Шемяка всячески пытался уговорить его на повторный брак: «Не будет прямого наследника, ждет страну междоусобица».

Пантелей сначала отшучивался, потом обозвал советника «тупицей» и запретил впредь упоминать слово «брак». Несмотря на угрозу, Шемяка продолжал приглашать всевозможных принцесс и девушек рангом пониже ко двору, а царь лишь усмехался в длинный ус и продолжал на досуге играть в шашки.

Царь так больше и не женился, хотя лучший друг и советник по совместительству Шемяка всячески пытался уговорить его на повторный брак.

В народе Пантелей слыл безобидным, но странным. Бывало, назначит сход на девять утра, чтобы прожект или приказ какой-нибудь огласить. Стражники сгонят всех к семи часам, и стоит народ, мается, кто семечки грызет, кто книжки читает. Хотя сам царь категорически не любил книги, только комиксы иногда пролистывал, а потому не привечал начитанных, считая потенциальными бунтарями. Правда, отбирать книги не решался, все же не так много было у его народа развлечений. Так вот пребывали люди два часа на площади в ожидании, когда величество соизволит, большинство прям на булыжную мостовую садились, горюя о потерянном времени: ведь за два часа можно было посеять морковку, полить укропчик, посадить сотку картошки.

В дверь постучались. Пантелей Иванович нащупал ногой стоптанный тапок и пошел открывать. Несмотря на высокую социальную позицию, царь не гнушался самолично открыть дверь. На пороге стоял высокий худой парень в свободном балахоне с капюшоном.

— Здравствуй, царь-батюшка! Сделай милость, пусти переночевать.

Пантелей посмотрел на незнакомца снизу вверх, улыбнулся, продемонстрировав поредевшие зубы, жестом пригласил войти.

— Дорого вечера! Чего ж не пустить. Заходи, но с условием: удиви меня, потешь рассказами, а если не сможешь, придется за сон во дворце головой расплатиться.

Время позднее было, слуги уже разошлись по домам, поэтому пришлось царю самому накрыть на стол. За скудным ужином они с гостем познакомились поближе.

Тот оказался путешественником, объехавшим весь мир и много повидавшим, может, потому для своего пятидесятилетнего возраста выглядел более чем молодо. Несколько часов царь слушал рассказы об удивительных далеких странах, о чудесных явлениях и прекраснейших женщинах.

В конце концов, гость достал из сумы мешочек и высыпал из него несколько маленьких фиолетовых шариков.

— А это, Пантелей Иванович, самое удивительное из всех чудес света. Ягоды, которые способны перевернуть жизнь любого человека.
— Молодильные, что ли? — царь наклонился, рассматривая горошины.
— О, нет, молодильные яблоки — безделушка по сравнению с ягодами правды. Достаточно угостить любого человека одной из них, и можно выведать его самую сокровенную тайну.

Пантелей Иванович опасливо ткнул пальцем в одну из горошин.

Пантелей еще долго ворочался и периодически посматривал на странный подарок. Уже в дреме его величество придумал, как их опробовать.

— Ядовитые? Уж больно выглядят подозрительно.
— Нет, — странно улыбнулся гость, — для желудка абсолютно безопасны, хотя нежелательно давать человеку больше одной ягоды. Плохо, что сила их кратковременная, всего минут пять.
— Удивил, так удивил, — восхитился царь, — завтра пир устрою в твою честь.
— Не обижайся, Пантелей Иванович, только мне на рассвете путь надобно продолжить, а это подарок в благодарность за кров, еду и твою доброту, — гость пододвинул мешочек к царю поближе.

Пантелей еще долго ворочался и периодически посматривал на странный подарок. Уже в дреме его величество придумал, как их опробовать.

Утром след гостя простыл, лишь записка лежала на столе: «Не оставляй ягоды без присмотра, сила в них большая».

Царь еле успел спрятать записку, как появился Шемяка. Розовощекий советник как-то по-особому бодро выглядел. Опять видно кого-то намерился сватать.

Промокнув платком запотевшую от волнения лысину, он начал доклад:
— За прошедшую ночь никаких происшествий не случилось. Утром ко двору принесено три десятка яиц, пять литров молока, пуд мяса и мешок муки. На сегодня запланирован поход к речке для купания и приезд короля Антуана с дочерью.
— Чего им надо?
— Пантелей Иванович, — несколько укоризненно ответил Шемяка, — так ты еще той осенью одобрил кандидатуру заморской принцессы.

Царь сморщил лоб.

— Опять за свое?
— Так ты же сам вызвал их, — упорно твердил советник.

Пантелей отмахнулся. Шемяка отправился распоряжаться касательно завтрака, а в комнату впорхнула малышка Злата. Уселась отцу на колени.

Царь достал мешочек.

— Хочешь ягодку попробовать?

Златка схватила горошинку и положила в рот.

Несколько раз он заставал Златку стоящей на стуле, прильнувшей глазом к трубе, ругал, а толку ноль. И вот однажды обнаружил, что труба сломана.

Царь подождал немного.

— Скажи-ка, дочка, любишь ли ты своего папу?

Та посмотрела странным остекленевшим взглядом, подумала:
— Да, папочка, люблю.

Обняла ручонками. Тепло по душе разлилось. Впрочем, это у них традиция такая была. Так что действие ягод пока оставалось под вопросом. И тут царь кое-что вспомнил. В прошлом месяце сломала Злата его любимую подзорную трубу, в которую он свою державу ежедневно осматривал. Никому не дозволено было этой монаршей привилегией пользоваться, но разве ребенку объяснишь. Несколько раз он заставал Златку стоящей на стуле, прильнувшей глазом к трубе, ругал, а толку ноль. И вот однажды обнаружил, что труба сломана. Дочь же упорно твердила, что это не она сделала.

— Дочка, скажи-ка, это ты сломала мою подзорную трубу?

Девчушка покраснела, и с силой выдавила «да». Глаза ее посветлели, ожили и через секунду она, расплакавшись, побежала прочь.

Пантелей нагнал дочь в детской, еле успокоил, пообещал купить ей персональный бинокль.

Объявился Шемяка с приглашением за стол.

Более царя и советника в то утро никто завтракать не возжелал. Пока Шемяка раскладывал по тарелкам яичницу и салат, Царь морс разливал и незаметно в бокал советника ягодку кинул.

Через какое-то время Шемякины глаза остекленели, и царь приступил к расспросам.

— Скажи-ка мне друг, воруешь ли ты из казны?

Покрылся советник весь мелким потом, запыхтел:
— Ворую, царь-батюшка.
— Ах ты… — замахнулся царь, но сдержался. И пришла ему в голову нехорошая мысль.
— Ну-ка говори, зачем сватаешь мне девок разных? Недоброе задумал? Небось, наместником вознамерился после меня стать?
— Нет, царь-батюшка, — залепетал советник, — нехорошо, когда наследника нет, ведь междоусобица начнется, бед много случится.

Смягчил свой гнев царь, все-таки заговора не обнаружилось:
— Ладно, иди и не показывайся, пока не позову.

«Дурак, ведь и так догадывался, что пользуется Шемяка казной не только в государственных интересах. А кто сейчас не ворует?»

Опустив голову, ссутулившись, поплелся советник прочь, а Пантелей в дурные мысли окунулся.

«Дурак, ведь и так догадывался, что пользуется Шемяка казной не только в государственных интересах. А кто сейчас не ворует? Обидно, все ж таки доверял ему, лучшим другом называл. Ворует-то ворует, но и государство неплохо живет, государь всегда сыт, соседи его внешнюю политику чтят. Много на себе тянет Шемяка, давно надо было ему довольствие увеличить, может, и воровать не стал бы…»

Примерно такие мысли одолевали Пантелея Ивановича, день не клеился. Давненько царь не пребывал в таком дурном настроении, даже в шашки играть не хотелось.

Вышел государь в сад проветриться, сел в беседку, достал мешочек с ягодами, высыпал на блюдце.

Из дворца Ульяна показалась с мечом наперевес. Тренироваться надумала. Подошла к отцу, увидела ягоды, не успел царь глазом моргнуть, как взяла пару ягодок и в рот.

— Вкусные какие, — и снова руку протянула, в этот раз царь опередил ее движение.
— Батя, ты чего? — удивленно пробасила Улька.
— Не трогай, — нахмурился царь.
— Вот так всегда, сестрам все разрешаешь, а мне ягод жалко. — Глаза стекленеть начали, посуровела Ульяна. — Вот помрешь, я царицей стану. Побыстрее бы, все равно ты уже править толком не можешь.

И так продолжала Ульяна говорить, пока действие ягод не кончилось. Много неприятного наговорила, даже пожалилась, что до сих пор не организовала бунт государственного полка и не свергла власть отца. Потом развернулась и ушла.

Пантелею Ивановичу дурно стало, сердце закололо, на глаза слезы навернулись. Сколько-то времени прошло, а он все сидел и думал о жизни своей, о дочерях, об ошибках собственных и чужих. И долго бы так наверно еще терзался, если бы к нему робко не подошел Шемяка. Плед на колени накинул и встал как вкопанный.

— Прощаю тебя, довольствие тебе увеличиваю, только больше не воруй, — тихо промолвил царь.

Упал советник на колени, излился извинениями и обещаниями.

— Подымайся. И знаешь что, найди мне какую-нибудь взрослую хозяйственную женщину, чтобы еще в детородном возрасте была и не королевских кровей. Даст Бог, наследника народим, а нет, так хоть душа в душу жить будем. Да и Ульянку надо пристроить, девке давно пора найти мужа побойчее и посуровее, чтобы мог с ней управиться.

Советник рад стараться, тут же побежал поручения выполнять, а царь Пантелей Иванович взял лопату, выкопал яму и высыпал в нее проклятые ягоды. Закончив работу, вздохнул спокойно:
— Пусть уж лучше без чудес, чем всю правду знать.