— Ты подумай! — Маринка кипела от негодования. — Как я могла так обмануться? Надо же, сама к ней пошла проблемы решить культурно! Витю уговаривала сколько. Уговорила на свою голову.

...Месяца три назад она, после очередной ссоры со своим Витей, решила пойти к женщине-психологу. Сначала ходила одна, потом с мужем. Была довольна.

А неделю назад Витя объявил Маринке, что уходит от нее. Понял, мол, что они не пара.

Вообще-то, уходить друг от друга у них было старой традицией. Все друзья давно к этому привыкли, считая, что «милые бранятся, только тешатся». Но в этот раз Витя ушел не к друзьям, по обыкновению. Он ушел... к своему психологу.

...Маринка, наконец, устала бегать по комнате, выкрикивая угрозы, а потом села на диван и заревела. Соня стала гладить ее по голове, подругу было жаль.

Все друзья давно к этому привыкли, считая, что «милые бранятся, только тешатся». Но в этот раз Витя ушел не к друзьям...

— Ты его так сильно любишь?
— Не знаю, — всхлипнула Маринка. — Но… он мой муж… Он же хороший мужик... и я привыкла быть замужем.
— Так ведь не первый же раз уходит.
— Не первый… Но раньше разорется, сумку схватит, вещи туда пихает у меня на глазах, потом убежит — дверью хлопнет. А тут спокойно так… ухожу, мол! Делить ничего не будем. Все тебе остается. За неделю даже не позвонил. Не знаю, как и жить-то теперь? Одна... ужас, — она собралась снова разреветься.
— Я, между прочим, одна живу — в чем ужас?
— Ой! Ты при чем? Ты и замужем не была. У тебя наука. У тебя любовь неземная. Сколько лет страдаешь по своему ботану?
— Да не страдаю я.
— Ну да! Рассказывай! Чего тогда из лета в лето за ним по полям, лесам бегаешь? Он, кстати, который раз женился осенью? Пятый?
— Третий. И не бегаю я за ним, работа у меня такая, а он — мой научный руководитель.
— Ой, ладно! Любишь и люби! Чего тут такого? А вообще-то, ты что-то последнее время о нем не говоришь и какая-то не такая. Ну-ка, колись! — она подозрительно уставилась на Соню, позабыв свои проблемы.

Соня знала, что если Маринка прицепится, то не отстанет, поэтому быстро сказала:

— Да чего говорить? Работу мою научную… присвоил, короче.

Это было правдой, но всю правду она не могла рассказать никому.

...Она любила его долго и преданно. Но на что ей — «серой мышке» — было рассчитывать? А этим летом... Последний день полевых работ отмечали как обычно. Было весело, ее кумир был в ударе — шутил, пел под гитару. Соня не сводила с него влюбленных глаз. Самый-самый! Он перехватил ее взгляд и подмигнул. Сердце оборвалось... что же будет? А потом... было все пошло и гадко. Ночью он ввалился в ее палатку... пьяный. Она пыталась его оттолкнуть, но он шепнул ей в ухо: «Чего ломаешься? Ты это давно ведь хотела».

Утром он вел себя как ни в чем не бывало. Чего не бывает по пьяни? — не девочка же. А она жила с той ночи с ощущением гадливости и брезгливости в душе. Мучилась: почему уступила, не позвала на помощь, не дралась? Она машинально ела, ходила на работу, почти не спала. Иногда хотелось повеситься... «Не сотвори себе кумира...»

Соня не сводила с него влюбленных глаз. Самый-самый! Он перехватил ее взгляд и подмигнул. Сердце оборвалось... что же будет?

— ...Вот гад!

Соня вздрогнула.

— Лан, ничего, еще напишешь. Ты у нас девушка умная. Только вот с личной жизнью все как-то разобраться не можешь. Тебе бы к этой паразитке сходить. Она советы дельные давала... и уводить у тебя некого... а знаешь, поехали!
— Куда?
— К ней! Тут недалеко. Тебе, типа, нужна консультация срочно.
— Ты с ума сошла?
— А что такого? Тебе польза и мне. Разговоры, то-се, разузнаешь ее планы.
— Да с чего ради? Сама иди.
— Ага! Сходила уже! Ну, поедем! Ты же умная, придумаешь что-нибудь. Надо же проникнуть как-то в стан врага.

Соня поняла, что Маринка не отвяжется. Она только слабо возразила.

— Там же по записи.
— Ничего! Уже конец рабочего дня — вдруг примет. А если что — запишешься.

…Кабинет располагался на втором этаже большого здания. Соня долго блуждала по коридорам, пока не нашла нужный номер. Она ругала себя последними словами за сговорчивость, а потом решила, что запишется и все. Лишь бы от Маринки отвязаться сегодня.

Дверь была приоткрыта, Соня зашла в кабинет. Женщина поливала цветы на большом подоконнике. Она обернулась и посмотрела на Соню .

«Дела! Да она же Вити намного старше. Хотя вполне — стройная, красивая, взгляд умный, внимательный. Даже не скажешь, что такая бессовестная — люди к ней с проблемами, а она свои решила».

Соня решила не врать. Не будет она записываться, скажет, что думает и уйдет.

— А я это… вот... сказать хотела! Я это… подруга жены вашего… — Соня запуталась в словах. — Дело, конечно, не мое… но нехорошо все это...

Женщина вдруг побледнела и севшим голосом сказала:

— Да что же это! Сколько можно терроризировать? То по телефону, то мама, то подруга. Уже на работу пришли. Что я могу поделать, раз так случилось?

Она бессильно отпустилась в кресло, вытащила из кармана какую-то таблетку и положила ее в рот. Руки ее мелко дрожали.

Она бессильно отпустилась в кресло, вытащила из кармана какую-то таблетку и положила ее в рот. Руки ее мелко дрожали.

— Скорую? — переполошилась Соня.
— Не надо, — женщина махнула рукой, — бывает, сейчас посижу и пройдет.

Соне хотелось убежать, но пришлось присесть в кресло напротив.

— Вы простите — дело, правда, не мое. Разберетесь… А может, все и к лучшему.
— У вас дети есть? — спросила вдруг женщина.
— Нет.
— Ничего, будут еще. Дочь для меня — всё! Одна воспитала. Я... хорошо знаю, что такое предательство. Стюардессой работала... на международных линиях. Муж дома с дочкой, пока я в рейсе. Все хорошо было, а потом... чувствую — чужой... переживала, истерики закатывала. Стыдно вспомнить! И что? Все равно к ней ушел... а я... таблеток наглоталась... еле откачали… Лежу в палате — свет не мил. Дочку привели. Заходит — худенькая, коленки торчат, из платья выросла, испуганная. Меня как током пробило! Что творю? Умерла бы, кому что доказала? Мужу бывшему только на руку — ничего делить не надо. А маме моей горе, ребенок сиротой остался бы. Будет чужая тетка заботиться, если мать и то больше о себе, бедной, думает? Нет! — буду жить! Подсказали — стала книжки умные читать, в институт пошла, жизнь наладилась. Поняла, что твое — никто у тебя не отнимет, а не твое... незачем держать... Дочь переживает ужасно! Она и правда не знала, что женат. А уж если она не заподозрила, то я тем более. А как мама его пришла с подругой вашей, да с порога мне: «Здрасьте, родственнички, как делить будем сокровище наше?»... Оставьте вы нас в покое! Не встречаются они. Нам чужого не надо. Вы извините, убираться буду, а то время идет. Вроде полегче мне... приступы, вот, возобновились от этого всего.

Соня потеряла дар речи.

«Вот идиотка! Так ошибиться! Какая же это разлучница коварная? Видим то, что хотим видеть. Уборщица! Цирк! Хотя психолог из нее покруче, наверное, чем хозяйка этого кабинета».

Она выскочила вон, забежала в пустой туалет и закатилась в приступе истеричного смеха. 

«Навыдумывала — все придумала — все! Правильно! Надо было повеситься — висела бы, язык наружу. Кому что доказала? Родители бы только с горя с ума сошли. А этот? Не пришел бы и на похороны. Все-все!... Надо книжки найти. Видно и здесь без науки не разберешься… Ребенка хочу… К черту эту лабораторию! Преподавать пойду — давно ведь зовут. Чего сидела-высиживала? Есть такие... для них люди — мусор». Она плеснула в лицо пригоршню холодной воды, попила из крана и, немного успокоившись, пошла к выходу.

«Вот идиотка! Так ошибиться! Какая же это разлучница коварная? Видим то, что хотим видеть...»

Злая Маринка нетерпеливо топталась по крыльцу.

— Чего так долго? Чего веселая такая? Зашла и пропала. За смертью только посылать! Психологичка вышла давно, в машину — прыг, и уехала, а тебя нет и нет. Записалась?
— Нет! Разминулись. Я долго кабинет искала, а потом там женщине одной нехорошо было, я ей помощь оказала.
— Ну, конечно! — разозлилась Маринка. — Я ее жду, околела тут в туфлях, а она Бог помощь там разносит, веселится. Ладно, завтра придем.
— Нет! И знаешь что? Отстань ты от меня! И от Вити отстань, и от психологички этой. Сделай паузу! О жизни подумай... к маме съезди. Она вот возьмет и... умрет.
— Чего ей умирать? — опешила Маринка. — Вчера разговаривали, все у нее в порядке — давление только иногда.
— Во-во, давление! Опасно. У нас на работе один раз — и все.
— Тьфу на тебя! Чего это ты вдруг? А... из-за этой женщины, которой помогала?
— Не знаю, кто кому помог, но она права. Твое — это твое, никто не отберет, а чужое твоим не будет, хоть лоб расшиби. А родители не вечны. Мои за границей на конференции всего две недели — а я так соскучилась. А у тебя мама всего четыре часа на поезде. У вас там красота такая. Варенье, помнишь, клубничное из розеточек ели? Больше таких розеточек не видела ни у кого. И варенье чудное — ягодки мелкие, пахнет так!
— Это из лесной клубники. Вроде и в этом году мама варила. Может, ты и права — съезжу! Все равно дома с ума схожу одна, — примирительно сказала Маринка. — Слушай! А может, ты со мной? Правда, у меня отгулы, а тебе-то на работу завтра.
— Да плевать! Позвоню. В отпуск без содержания. А уволят?... Ну и ладно! Меня давно на кафедру зовут — буду лекции читать.
— Ну, ты даешь! Болтает ерунду, глаза блестят, как будто выпила — но вроде негде было.
— Хорошая идея! Почему бы нам и не выпить?
— Ты же не пьешь!
— Ну и что... надо же все попробовать.
— Да ну тебя! И правда чумная какая-то, страшно одну оставить. Пойдем уже! Ноги скоро отвалятся. Сейчас билеты купим, поезд через два часа, быстро по домам заскочим и ту-ту! «Вагончик тронется, вагончик тронется…» — запела она.
— «...Перрон останется». Чук-чук! — подхватила Соня, изображая стук колес. 

Старушка, везущая по тротуару потрепанную сумку на колесиках, остановилась и уставилась на них.

— Надо же! Чудеса! — сказала она, оглядев их внимательно. — Тверёзые, а поют. Щас такие все чумные бегают. Это мы бывалоча идем, песни поём. А щас тока пьяные горланят. Пойте, девоньки, пойте! Хорошо в молодости — здоровья полно, ни забот, ни проблем.

Она вздохнула и заковыляла дальше.

Маринка с Соней долго смотрели ей вслед, потом прыснули веселым смехом и побежали к вокзалу, допевая песню про «вагончики».

— С кем распрощалась я, с кем распрощалась я…
— Вас не касается!