Мы с Леткой сидели в парке на скамейке.

Вообще-то мою подругу родители назвали Виолетта, но такое затейливое имя совсем не подходило ей, простой и экспрессивной.

Поэтому, или просто потому, что так ей нравилось, в детстве она всем представлялась как Летка.

А теперь, когда она уже взрослая тётка, при знакомстве называет себя Виола. Конечно, это не то самое, что Виолетта, но её это мало волнует, вернее, ничуть не волнует.

Так ей нравится, вот она и делает так.

Я тоже часто делаю то, что нравится. Может, из-за этого мы и начали дружить. А может, просто так совпало. Мы учились в одном классе, но подружились не поэтому, а потому, что влюбились в одного мальчишку.

А он сначала пригласил в кино её, а дня через два — меня. И притом говорил, что любит меня.

Я подумала, что пара дней — слишком короткий срок для того, чтобы влюбиться-разлюбиться. Но он мне очень нравился, и я не могла решить, что же делать. Тогда подумала, что спрошу у Летки, и, если она его очень любит, то не пойду в кино, а если просто дружит с ним, то пойду.

Добиваться любви мальчишек, устраняя соперниц драками или уговорами, я всегда считала глупейшим занятием, вернее, не всегда, а с тех пор, как любимый мною мальчик, которого я, наверно, месяц угощала конфетами, а он восхищался моими бантиками, защищал от хулиганов и обещал жениться, когда вырастет, несмотря на такую взаимную любовь, стал защищать вдруг Люську со смешными веснушками на носу.

Я сказала Люське, что стукну её, а он услышал и сказал, что стукнет меня, несмотря на то, что я девчонка. И я подумала, как я могла любить такого мальчика, который может меня стукнуть. Или что-то подобное.

В общем, когда, соскучившись по моим конфеткам и вдоволь налюбовавшись Люськиными веснушками, мальчик снова стал обещать на мне жениться, я сказала ему, чтобы он искал другую невесту.

Так что, к тому времени, когда мы познакомились с Леткой, у меня уже не было желания бороться за свою любовь, было желание просто разобраться в ситуации.

И я задала Летке прямой вопрос:

— Ты его любишь?

Летка не делала большие глаза, сразу поняла, о ком речь, и сказала, что он нравится ей и хотелось бы попробовать, как оно, целоваться с мальчиком, а то знакомые девчонки рассказывали, что от этого бывают засосы. Я рассмеялась, поняв, что хотела того же.

В общем, пошли в кино мы тогда вместе, в ожидании, когда кто-то из парней спровоцирует на более сильные чувства, чем просто попробовать целоваться.

А когда такие чувства появились, то уже не к одному, а совсем разным парням. Поэтому наша с Леткой дружба ничуть не пострадала от любовных перипетий и оставалась такой крепкой, какой только может быть у тёток, у которых нет соперничества.

Этому способствовало и то, что жили мы практически рядом с тех пор, как вышли замуж за тех, к которым чувство было сильнее, чем просто попробовать целоваться (семьи у нас получились тоже с небольшим интервалом).

А потом прогулки с детками — это сдруживает обычно даже незнакомых тёток.

А когда дети выросли, то я писала Леткиным курсовые по литературоведению, а она моим — по праву.

В общем, у нас было так много общего, что мы стали почти родными. Поэтому я ничуть не удивилась, когда Летка разбудила меня в полшестого утра, чтобы вытащить в этот парк с сентябрьскими пожелтевшими листьями.

Не удивилась и согласилась заменить утреннюю чашку кофе у компьютера на эту скамейку, на которой, в общем-то, и сидеть было холодновато.

Парк был безлюдным. Только изредка проходили ранние искатели «сокровищ» — брошенных бутылок и утерянных мобилок, высматривая желанную находку с таким рвением и внимательностью, что позавидовал бы любой частный детектив.

Но до двух сидящих на скамейке тёток, одна из которых шмыгала носом и вытирала слёзы, им не было никакого дела.

Вытирала слёзы Летка, а я пыталась понять суть проблемы. Это было не так-то просто — подруга то и дело прерывала свой рассказ восклицаниями: «Как же я его люблю! Понимаешь, такого подлеца!», «Как же он мог!», «Как же я могла!» и другими подобными фразами, после которых очередная порция слёз отправлялась в уже намокший носовой платок.

Только где-то через полчаса я смогла уяснить, что причина Леткиных слёз — новый начальник.

Она ему понравилась, и он, недолго думая, предложил вместе поехать отдохнуть «в командировку». Но не учёл, что Летка то ли от естественных гормональных процессов в организме, которые вовсю атакуют сорокалетних женщин, то ли оттого, что Летка в разводе с мужем, влюбилась в своего начальника больше, чем нужно было для такого весёлого путешествия-отдыха.

Поначалу всё шло отлично. Конфетно-букетный период был прекрасен. Летка порхала по фирме как бабочка, обрадовавшаяся весеннему солнышку. Другие барышни завидовали ей, и это делало её ещё счастливей.

Перспективы отдыха на тёплом море с любимым были такими привлекательными, что, казалось, ничто не могло их омрачить. Но любимый разрушил всё одной неосторожной фразой: «Только не забывай, что я женатый человек, скажи подругам, что едешь в командировку».

— Знаешь, он никогда раньше не говорил о жене, — жаловалась мне Летка, — только говорил, что так одинок, что ему не хватает тепла и любви. И я ему поверила, а тут такое предупреждение. Это я должна всем врать и вообще — ты ж знаешь, как я отношусь к этому.

Я знала. Ещё в юности Летка поражала всех своей бескомпромиссностью в отношении супружеских измен. И с мужем она из-за этого развелась, даже не выслушав его объяснений, что та девушка — это просто увлечение, а она, то есть Летка — любовь всей жизни.

Да и поехать с любимым отдыхать и не рассказать об этом подругам — это для Летки было бы неосуществимой задачей.

Но ещё я знала и то, что если подруга влюбилась, то никакие мои слова не помогут. Я могла сколько угодно доказывать, что её начальник просто подлец, а она бы бросалась защищать его и искать причину слёз в себе, доказывая, что сама дура, раз так влюбилась и не может забыть его.

Поэтому я предложила ей поехать на пляж, искупаться.

Несмотря на своё взвинченное состояние, Летка всё-таки, оказывается, тоже ощущала прохладу этого сентябрьского утра. Она посмотрела на меня, словно я предложила ей поохотиться на крокодила в городском бассейне.

Но я её успокоила тем, что только позавчера купалась ещё, не акцентируя внимание на том, что позавчера с утра было плюс пять, а сегодня, судя по инею на траве, минус.

Зайдя за купальниками, мы поехали на пляж.

Пока мы ехали, мысли о Леткиной неудавшейся любви одолевали меня так, что мешали следить за дорогой, хорошо, что она была пустынной с утра.

Просто я не могла понять, что же ей мешает поехать отдохнуть с любимым. Насчёт принципов у нас с подругой были разные мнения. Если она была жутко принципиальной, то меня бы можно было назвать беспринципной, если бы не один принцип, который не давал этого сделать.

Этот принцип можно сформулировать так — я делаю то, от чего мне хорошо, если другим от этого не плохо. Кажется, что-то похожее когда-то в школе изучали, теория разумного эгоизма, что ли. Впрочем, не важно, важно то, что я с моей беспринципностью и Летка с её принципиальностью поступали практическ, одинаково.

И со своим мужем я тоже, как и Летка со своим, развелась в пору его «творческих экспериментов» с девушками.

Только я его не обзывала, по примеру Летки, подлецом и предателем, а просто честно сказала, что мне с ним теперь вряд ли когда-то будет хорошо, какое-то отвращение, что ли.

А если не хорошо, то какой смысл жить вместе. Наверно, это прозвучало убедительно, потому что развелись мы тихо, без споров и скандалов, а семейные праздники отмечаем вместе с детьми и с ним.

Подумав немного, что же мешает Летке предаться радостям отдыха вместо трудовых будней, я рискнула спросить у неё. Подумала, может, она жену своего любимого жалеет, так зря. Если жена с ним живёт, значит, её всё устраивает. Да он же ещё и вроде как бережёт жену, скрывает. По крайней мере, это не Леткины проблемы, а их семейные.

Подруга удивила. Она призналась, что чувства жены несостоявшегося попутчика совершенно безразличны ей.

Но Летка даже не могла себя представить на втором месте после жены, не единственной.

Хотя, после минутного раздумия она сказала, что и это бы стерпела. Но если уже у мужчины есть любовницы, так будет и дальше.

— Представь, когда-нибудь он найдёт другую, а я буду реветь от ревности и бессилия. Лучше уже сейчас от любви.

Я подумала, что это больше похоже на досаду от того, что не можешь сделать того, что хочешь, опасаясь последствий, чем на любовь.

Но подруге этого не сказала. Потому, что она снова уже вытирала слёзы, и потому, что любовь бывает такая разная, что, может, и это любовь тоже, и потому, что мы уже приехали на пляж.

Утренняя река пугала своей прохладой, но мне нравилось купаться в холодной воде. Такая гамма ощущений. А подруге, похоже, было всё равно.

По крайней мере, до того момента, пока зашла в воду и ощутила эту гамму. Потом увлеклась, что, казалось, забыла обо всём другом.

Напомнил о том, то кроме реки и нас есть ещё кто-то, заботливый мужской голос:

— Девчонки, так же нельзя в холодную воду заходить! Хотите, научу, как правильно?

Я хмыкнула от этого «девчонки» и сказала, как обычно, что нам так нравится.

А Летка заинтересованно посмотрела на него, но, вспомнив о своём покрасневшем носе, поплыла в другую сторону.

На обратном пути она даже не вспоминала о своей несчастной любви. Только спросила, поеду я завтра купаться или нет.

У меня таких планов на завтра не было.

А у подруги, оказывается, были.

Тот знаток правильного поведения в холодной воде всё-таки научил Летку заходить в реку так, как нужно. И оказался таким же принципиальным, как и она. Теперь их семья скреплена не только любовью, но и общими принципами.