…Равнодушие — это паралич души, преждевременная смерть.
/А.П. Чехов/

— Нет, и не проси.

— Перерастёт в апатию, вытащить будет сложнее.

— Не утрируешь?

— А ты не видишь, да? Она твоя подруга!

*

В новогоднюю ночь люди надеются на чудо. Под бой курантов поднимают бокалы с шампанским, загадывают желания.

Ольгу не интересовало чудо. Впрочем, не интересовало ничего. Ей вдруг стало на всё наплевать. Беспричинно. Непримечательно пролетал год. Ужасно было то, что она принимала данное состояние души, понимая его пагубность. Душе было комфортно от отсутствия каких-либо эмоциональных проявлений.

Начинающий апатик, пока ещё меланхолик, как и начинающий алкоголик, самоуверен. Если второй твердит: «Я умею пить», «Я знаю меру», то первый верит: «Я люблю жизнь, семью, вообще всё люблю», «Мне не всё равно, что я ем, во что одеваюсь, что слушаю и смотрю». Возможно, ему на самом деле не всё равно тогда, когда он ест, одевается, смотрит и слышит. Но секунда-другая — и мысль-блюстительница настороже: «А без разницы», «А не всё ли равно».

Это губительное — «а».

Мир погибнет от равнодушия.*

Спокойная, размеренная жизнь «качели» убаюкивает. Качели они и есть качели: американские ли горки экстремальные или самые простые, из детства, отцом закреплённые к дереву. Всё одно, когда монотонно качаешься-качаешься. Если Ольгину жизнь уподобить качелям, то скорее это гамак.

Гамак же, как таковой — брендовый, был подвешен под туей (осенью на зимней террасе) ландшафтным дизайнером в их особнячке в престижном квартале города. В него немедля хотелось плюхнуться. Называли его «мамин»: дети — студентка-дочь, школьник-сын, муж — превосходный семьянин, собственник небольшого семейного предприятия, дававшего возможность на безбедную жизнь.

29 декабря. День такой же, как много дней до него. Ольга давно проснулась, лежала, безучастна к доносившимся голосам домочадцев, что-то горячо обсуждавших, и к настоящему в целом, плавно становившемуся прошедшим.

Завтрак такой же индифферентной дымкой славненько уплыл в безвозвратность.

Часом позже муж, как обычно, подвёз её в издательство местной газеты, куда Ольга устроилась после института и работала по инерции, нежели по необходимости. У входа её дожидалась Марина.

— Привет. У вас новая машина?

— Привет, — Ольга равнодушно кивнула.

В каком бы настроении она ни находилась на тот момент; будь муж любим ею, нелюбим, бывший или покойный, оно ёкнет.

— А номера прежние?

— Да? Сашка, наверное, оставил.

Марина:

— Предновогодние хлопоты приятны. Готовитесь?

Ольга пожала плечами.

Тогда Марина решилась:

— Подруга, надо поговорить.

Легче скрыть украденные звенящие монеты, чем равнодушие! Ольга постаралась придать голосу участливость:

— Давай. Всё допекает соседка с её шестьюдесятью восемью кошками? Плюнь.

— Сашка твой тебе изменяет, — выпалила подруга.

Найдётся ли жена, сердце которой не дрогнет от подобной фразы? В каком бы настроении она ни находилась на тот момент; будь муж любим ею, нелюбим, бывший или покойный, оно ёкнет.

Ольга расслышала не только слова, а каждую букву. Сашка твой тебе изменяет!

— Оль, не волнуйся.

— Я? Волноваться? Бог с тобой, Марина. Я не верю.

Если из покачнувшейся невозмутимости прольётся хоть капля, тонуть ей в море унижения, а потом гордыни! Стальной властью уняла застучавшее сердечко, готовое выпорхнуть испуганной птичкой из груди.

— В первый раз подумала: обозналась, мужик похож на Сашу. Он усаживал девицу с копной вьющихся волос на переднее сиденье серебристой машины, но ваша-то чёрная. Смутил номер — крутой, легко запоминающийся — ваш. Во второй раз эта же машина на стоянке, в кафе твой с ней же. И даже тогда я не была уверена. А сейчас ты вышла из машины... серебристой с этими номерами.

— Ты обозналась.

В голове безо всякого щелчка, стало проплывать: поздние приходы мужа, телефонные разговоры украдкой. «Много работы, клиенты», — зачем-то оправдывался он. Выведенная из полусонного состояния эффектом внезапности, она вспомнила сегодняшнее утро. «У нас новогодний корпоратив. Заехать за тобой?» — как бы между прочим спросил Саша. «Избавь. Сегодня у вас, завтра в редакции, не пойти нельзя. Два дня подряд, потом третий дома у твоей мамы. Слишком». На её сухой ответ, спокойно отреагировал: «Как хочешь». Это он-то, некогда требующий её присутствия на торжествах фирмы: «Ты должна, ты моя жена!»

Работать не получалось. Ох уж эта легковерная страсть — ревность! В голове, как дребезжащая за окном на стройке буровая машина, гудело: «Копна вьющихся волос. Похоже на секретаршу мужа. Может, они зашли пообедать. Но два раза? Зачем вообще обедать с секретаршей?»

Сердце тревожно постукивало. Улучив момент, когда Марины не было рядом, Ольга сняла трубку, набрала номер мобильного мужа, всплывшего из глубины памяти. Привычный, родной голос ответил точно чужому человеку:

— Слушаю.

— Саш, это я. Не видишь по номеру?

Вместо обычного, заботливого упрёка: «Оля! Ты снова забыла мобильник», прозвучало:

— Мм… номер редакции. Дорогая, что-то случилось?

— Почему, сразу «случилось»? Просто звоню. Что делаешь?

— Ты не звонила мне сотню лет, потому «случилось». Коль просто так, то работаю.

— Помешала?

— Нет, дорогая. Я всегда рад тебя слышать.

Нервировало «дорогая», хотелось услышать своё имя.

— Будешь дома в семь?

— Нет, буду поздно. У нас ведь корпоратив.

— А, да. Хорошо отметить. Пока.

Возрастающему смятению, требующему действия, Ольга сдалась к обеденному перерыву.

Ольга знала, что притягивала к себе взгляды не только потому, что она супруга шефа, хозяйка предприятия, но ожидаемого от Саши комплимента не последовало.

— Марин, я отлучусь. Симпатичная блузка на тебе.

— Не в первый раз надела.

— Надо же, не замечала....

Через полчаса она была в парикмахерской, где считалась «своей».

— Девочки, поспешите.

— Вас давно не было, Ольга, всё расписано. Но что-нибудь придумаем.

— Придумайте, мне очень нужно.

В семь вечера муж (как ему идёт костюм!) встретил её у входа в офис, повёл в банкетный зал.

Ниспадающее в пол платье, туфли на шпильках, причёска, макияж, прибавленные к природной красоте. Ольга знала, что притягивала к себе взгляды не только потому, что она супруга шефа, хозяйка предприятия, но ожидаемого от Саши комплимента не последовало. Он лишь произнёс:

— Хорошо, что передумала, дорогая.

На праздновании был корректен, вежлив, в меру весел, как положено начальству. Секретаршу не выделял, равно как никого из подчинённых. Но она с прозорливостью, зачастую обманчивой, присущей жёнам, чаяла: «Что-то есть! Молода, смазлива. Ой, Олька, держись. Боже, не вынесу».

Танцуя с ней, управляющий делами фирмы, он же «правая рука» Саши и друг, шепнул:

— Оленька, ты — великолепна.

Она устремила взгляд на мужа, разочарованно отметила: «Не ревнует».

— Кто ещё здесь у вас «великолепна»?

— Никто.

Смутное настроение Ольги более сгустилось.

Дома, укладываясь спать, Саша пожелал:

— Спокойной ночи, дорогая.

Она, неожиданно для себя, трепетно потянулась к нему, обвила руками. К её досаде, порыв воспринял как обыденность.

Прочь подозрения, он любит её!

После умопомрачительных минут единства прошёл час, затем второй и третий. Он спал. У неё не смыкались глаза. Не исчезли ни сомнения, ни тревога.

30 декабря. В ресторане, на вечеринке редакции, Ольга, сознавая свою обворожительность, примечала взгляды коллег мужчин. На приглашение босса:

— Потанцуем?

Согласилась.

— Польщён. Не ожидал. Спасибо, что не отшила.

— Так уж и не ожидал?

— Абсолютно. Глаза твои прекрасны, но равнодушно-холодные. Ты вообще-то людей замечаешь?

— Замечаю и «вообще-то» я баба, как любая другая.

То ли от выпитого, то ли от страстного напора мужчины или чего-то ещё, тело становилось лёгким. Голова кружилась. «Саша», — вдруг выдохнула она.

— Не верю ушам своим!

— Проверь.

— Пошли.

Молча, необъяснимо, направилась с ним в отдельную кабинку.

Прижимая её к стене, весь во власти желания, он пылко промолвил:

— Хорошо пахнешь, О л я.

Дыхание его тёплое, приятное. То ли от выпитого, то ли от страстного напора мужчины или чего-то ещё, тело становилось лёгким. Голова кружилась. «Саша», — вдруг выдохнула она. От голоса своего обмякла, отпрянула. Мужчина покорился.

— Так любить! Склоняю голову. Кстати, почему благоверный не с тобой?

Прозвучало за её спиной.

31 декабря. Двадцатый по счёту «Новый Год» традиционно у свекрови. Большая компания из родственников, друзей. Саши не было.

— Оленька, ты другая. Тебя что-то тревожит?

— И правда, мам? — поддержала бабушку дочь.

— Всё нормально, — ответила Ольга, а в голове мелькнуло: «Беспроблемные дети, жизнь на мази, и меня, дуру, как будто укачало. Только бы Сашка...»

— А вот и Сашенька приехал, — объявила свекровь.

Он зашёл в дом с мороза, свежий, весёлый, со свёртками и цветами. Холодными губами коснулся щеки жены:

— С наступающим, дорогая.

«Дорогая». Ольга вспыхнула. «Где был? Небось, и ей цветы». Хотелось ругаться, кричать, заплакать. Разум боролся с чувствами и побеждал.

Приставала свекровь:

— Оленька, стол ломится, а ты ничего не ешь.

Необоримо, вопреки гордости, всматривалась в мужа, прислушивалась к звонкам его мобильного. Словно заметив, он его отключил со словами: «Новый Год — семейный праздник». Слова резанули.

— Пять минут, разливайте шампанское, загадывайте желания!

Суматоха стихла. Шептала свекровь: «Пусть все будут живы, здоровы…».

Ольга почувствовала взгляд. Он смотрел ласково и вопросительно. Она закрыла глаза. «Господи, пусть он меня любит!». Каждый бой курантов отзывался в сердце.  Один… пусть, два… двенадцать… любит.

— С Новым Годом! Пусть желания исполнятся!

«Пусть».

Он, через череду родных, дойдя до жены, прижал её к себе и, целуя в губы, проговорил:

— Всё исполнится. С Новым Счастьем! Милая, сбежим!

Когда фейерверк души совпадает с фейерверком тела, то это — канонада салютов.

Ольга засыпала под шёпот: «Единственная моя». «Правда-правда?». «Если бы ты знала, Олька, как я люблю тебя, ты бы вертела мною». «И ты тоже». «Я знаю, любимая». «Ничего ты не знаешь, я чуть не умерла!» «Знаю, моя родная. Я вернул тебя», — громко сказал он, но она уже спала.

*

— Алло! Что не отвечаете? Как она?

— Подарок дожидается тебя.

— Подарок… — передразнила Марина. — Я едва не раскололась. Хотела признаться, что измена — твоя выдумка. Она сама не своя была. Откуда силы нашла к парикмахеру пойти.

— Встряска была необходима, а то совсем в спячку погружалась, безразличной становилась.

— К тебе?

— Ко мне. К себе. К детям. К жизни!

— Да ну тебя. И кто теперь я?

— Друг, с Новым Годом!

— Иди ты.

* — Эмманюэль Мунье

Фото: dash/123RF