Чемоданы собраны и спущены носильщиком вниз. Номера благополучно сданы. В ожидании автобуса в аэропорт наша группа переминается у главного входа.

Жизнь в Отеле не замирает ни на минуту. На смену нам уже приехали новые «гости». Бледные, тепло одетые, прямиком из российской зимы, они до сих пор поеживаются и никак не могут поверить в то, что попали в лето.

В заднем кармане джинсов я нащупываю несколько монеток. Вспоминаю, что хотела бросить их в море, но в суете предрасставания об этом как-то забылось.

Смотрю на часы. Десять минут первого.
До автобуса еще целый час - это вечность.

Я успею. До моря подать рукой. Надо только перейти через дорогу, пройти мимо рыбного ресторанчика и танцевальной площадки у бассейна…

***
Мидо, местный ди-джей, открывает свою будочку, выставляет на улицу колонки и включает микрофон:
- Дамы и господъя, приглашьяем вьяс на урок белли-данса…

Попробуй, выговори с первого раза «Абдульхамид» или «Ширафутдин». Другое дело «Ахмет» - коротко и ясно, почти как французский «гарсон»…

С разных сторон к бассейну подтягиваются туристы. «Дамы» всех возрастов и комплекций выбирают из коробки платки с монистами и обвязывают вокруг бедер. «Господъя» с видеокамерами и фотоаппаратами наперевес устраиваются поудобнее в шезлонгах.

Где-то с краешку площадки готовится к уроку преподаватель «танцев живота» - смуглый юноша-аниматор. Он называет себя Бьянко. На самом деле он Ахмет, как и, судя по бейджам, большинство официантов, уборщиков и подавальщиков полотенец у бассейна.

Вернувшись домой, я залезла в интернет и с удивлением обнаружила, что среди арабских имен встречаются Нидали, Фарисы и Аймены, и еще, наверное, сотни других. Интересно, куда они исчезают в отелях? Может, их меняют специально для удобства «гостей»? Попробуй, выговори с первого раза «Абдульхамид» или «Ширафутдин». Другое дело «Ахмет» - коротко и ясно, почти как французский «гарсон»…

Но Бьянко не может быть «ахметом». Он не официант и не поломойщик, он – белая кость, элита Отеля. Он – аниматор.

Хозяева анимационных команд арабов не любят. Предпочитают брать на работу иностранцев. Гена – болгарин, Саша – украинец, Майк – итальянец, Дитрих из Германии, а Алекса каким-то ветром занесло сюда из Бразилии. Разного возраста, разных национальностей… Но есть одно общее, что их объединяет – все они бывшие. Бывшие спортсмены, бывшие танцоры, бывшие музыканты. А еще все они безнадежно красивы – загорелые торсы, рельефные животы, ослепительные улыбки, - полубоги-полулюди, ловушка для одиноких женских сердец.

На их фоне Бьянко выглядит гадким утенком. Какой-то нелепо длинный и не то что бы худой – скорее узкий, как будто кто-то сплюснул его с боков: узкие бедра, узкие плечи, узкая голова. Сутулая спина. Короткие пружинки волос. Типичное, ничем не примечательное арабское лицо – чуть раскосые карие глаза, крючковатый нос и большие, навыкате, словно у обиженного ребенка, губы.

Встретившись со мной глазами, Бьянко расплывается в улыбке:
- Привет!

Он достаточно хорошо знает русский. Говорит, что учил язык специально, ведь большинство «гостей» приезжает в Отель из России. Надо общаться с ними на родном языке, и тогда они обязательно сюда вернутся.

- Будешь сегодня танцевать? Иди, я тебя научу!
- Нет, я лучше посмотрю на тебя! – я устраиваюсь под полотняным навесом.

Бьянко скидывает с себя футболку и кроссовки. И становится каким-то страшно беззащитным. Словно травинка на ветру – дунет чуть посильнее и сломается…

Из динамиков раздаются звуки восточной мелодии. «Там-тиги-тиги-там», – рассыпается дробью дарбука. Бьянко вскидывает руки вверх, скрещивает их над головой и замирает.

«Там-тиги-тиги-там» – рассыпается дробью дарбука. Бьянко вскидывает руки вверх, скрещивает их над головой и замирает.

Зарплата аниматора – пятьсот долларов в месяц. Бьянко платят четыреста. Потому что он араб. Кажется, это называется дискриминацией по национальному признаку. Бьянко не знает слова дискриминация. Но прекрасно понимает, что быть арабом не есть хорошо. При знакомстве с вновь прибывшими в Отель "гостями" он заявляет:
- Я не араб, я – египтянин! - и страшно обижается, если туристы, которым по большому счету до его происхождения глубоко «фиолетово», с удивлением начинают расспрашивать, в чем, собственно, разница.

К дарбуке присоединяется баклома. Струнный перебор волной проходит по телу Бьянко. Плечи расправляются, спина выпрямляется – и тщедушный заморыш каким-то неожиданным образом превращается в прекрасного лебедя. От него уже невозможно оторвать глаз. Его тело – сама музыка. Руки, ноги, грудь, бедра – у каждого своя, отдельная партия…

- Ай, ай, чики-чик… Работаем… ага-ага… Работаем! – отпускает комментарии из своей диджейской будочки Мидо, подбадривая «учениц».

Женщины старательно пытаются повторять движения за своим учителем. Получается плохо. Нелепо. Смешно.

Я стараюсь на них не смотреть.
Я смотрю только на Бьянко.

Мне никогда не доводилось раньше видеть, чтобы так танцевали. В этом танце нет замысловатых па и пируэтов. В нем что-то другое – палящее солнце в голубом, без единого облачка, небе и обжигающий ветер пустыни, небывалой красоты цветы и экзотические фрукты, нечеловеческая страсть и обещание неземного блаженства – которого мне, простой смертной, увы, никогда не испытать…

И от этого всего на душе становится не то хорошо, не то плохо. И хочется плакать…
Как-то я попыталась выпытать у Бъянко, где он этому научился.

Он только хитро улыбнулся в ответ:
- У нас с детства все танцуют так…
- А «у нас» - это где? Откуда ты?
- Из Луксора. Я там родился.

***
Я видела своими глазами эту «школу танцев» - пару дней назад мы были в этом городе на экскурсии.

Древние храмы, потрясающие своей величественностью, современные шикарные отели… И тут же рядом, между ними, - маленькие одноэтажные домишки, выстроенные рядами, что наши гаражные боксы, и всего-то отличий - вместо металлических ворот деревянная дверь, да еще крошечное окошко где-то под самой крышей.

Закончив последний танец, Бьянко срывает шквал аплодисментов. Раскрасневшись от удовольствия и смущения, он ныряет в бассейн.

Промеж автомобилей на дороге ловко снуют маленькие деревянные повозки, запряженные белыми осликами. Арабы в длинных рубахах, галабеях, везут на них собранный на берегу Нила папирус.

Чумазые мальчишки осаждают туристов с требованием отдать им доллар, не важно, за что – за руку, на которую вы оперлись при выходе из машины, за уродливого базальтового скарабея, да, в конце концов, просто так, за красивые глаза…

***
Урок «белли-данса» длится полчаса. Закончив последний танец, Бьянко срывает шквал аплодисментов. Раскрасневшись от удовольствия и смущения, он ныряет в бассейн.

Мидо ставит тем временем свою любимую композицию. Восточные мотивы сменяет незамысловатая песенка о любви к далекой Москве от ди-джея Смэша.

- Яааа лублу тэбьяяя… Мааасква… Лублу тэбьяяя… - подпевает в микрофон Мидо.
- Яааа лублу тэбьяяя… Мааасква… - вторит ему Ахмет, официант из аква-бара.

Он подает мне коктейль и многозначительно подмигивает:
- Ты русская? Одна?
- Нет, я здесь с мужем.

Я вру. Но по-другому просто нельзя: сказать кому-то из персонала отеля, что отдыхаешь без спутника, все равно, что выбросить перед быком красную тряпку. Не важно, какая ты - хорошенькая или страшненькая, худая или толстая, молодая или старая, - на тебя моментально направят любовную атаку.

Впрочем, к настоящей любви это отношения не имеет. Большая египетская мечта всех официантов, уборщиков и подавальщиков полотенец у бассейна – жениться на богатой иностранке (немке, итальянке, француженке, на худой конец – русской) и уехать с ней на ее историческую родину, где и жить припеваючи - на средства своей дражайшей супруги, естественно.

Это - программа максимум. Программа-минимум - вытянуть с незадачливой туристки как можно больше денег и подарков, и связать себя священными узами брака, наконец-то, с арабской невестой-девственницей, которая вот уж скоро как десять лет дожидается его в родной бедуинской деревне…

Ахмет не отстает:
- А где твой муж? – спрашивает он, воровато оглядываясь по сторонам. Заигрывание с постояльцами в Отеле не приветствуется. За это можно и с работы в два счета вылететь. Но… кто не рискует, тот не пьет шампанского.

Я машу в сторону абсолютно незнакомого мне одинокого толстяка.

Ахмет разочарованно качает головой и, перегнувшись через стойку бара, шепчет мне на ухо:
- Можно я тебе один вещь скажу? Только ты не сердись. Ты – такой красивый женщин, хабибти. А муж твой… он, знаешь, не очень…

- А где твой муж? – спрашивает он, воровато оглядываясь по сторонам. Заигрывание с постояльцами в Отеле не приветствуется.

Потеряв ко мне интерес, он переключается на двух пухленьких полячек.

***
Бросив монеты в море, я возвращаюсь к Отелю. По дороге меня нагоняет Бьянко.
- Ты сегодня уезжаешь? Почему не сказала?

Я только пожимаю плечами.
- Ты приедешь еще?
- Не знаю, Бьянко, может быть…
- Приезжай снова. Я знаю, ты хорошая. У тебя глаза добрые. Я тебя обязательно научу танцевать…

***
В Египте я больше не была. Год спустя на одном из туристических форумов я случайно наткнулась на следы Бьянко – по словам девчонок, вернувшихся из поездки в Отель, его забрали в армию. В Отель он больше не вернулся…

Как-то прошлой зимой я увидела его по телевизору – в одном из репортажей из охваченного волнениями Каира, в ряду демонстрантов…
Впрочем, возможно, мне это только показалось…