Семен Семенович Трусов возвращался из очередной командировки. Глядя за окно поезда, который медленно приближал его к вокзалу родного города, радовался вдруг наступившей весне. Солнышко весело ласкало своими лучами посеревшие сугробы, и образовавшиеся ручейки весело струились, журча, что зимы уже нет.

Супруга, несмотря на то, что ее огорчали его частые поездки, сердилась, если он не звонил с вокзала, предупреждая о своем приезде. Дескать, хочется встретить любимого как полагается. А приезды домой всегда были непредсказуемы, то на день-два раньше, то на день-два позже.

И вот, сделав по приезду с вокзала такой звонок, Трусову был гарантирован пышный прием, любовь и уважение. Жена в облегающем точеную фигуру платье встречала супруга с радостными восторгами и поцелуями. Чисто прибранная квартира и уютное кресло с программкой, в которой маркером отмечены футбольные матчи и любимые щи из кислой капусты с домашней сметаной.

Семен Семенович садился в любимое кресло, прихлебывая свои сто грамм горячими щами, смотрел очередной матч. Возбужденно фыркал, когда любимая команда забивала гол, и откровенно ругался, когда пропускала досадный мяч. При этом жена тихонько мурлыкала о том, как соскучилась, и сетовала на длительность разлуки.
Позднее, быстро исполнив свой супружеский долг и услышав от любимой: «Ты кудесник», с чувством собственного достоинства засыпал.

Придумывая слова оправдания, он внутренне содрогнулся, не зная, чем закончится диалог с супругой. Уж очень не хотелось ей досадить.

Выйдя на перрон, Трусов обнаружил, что мобильный напрочь разрядился, ближайший таксофон был сломан, да и карточки у него не было. Оглядевшись вокруг и ничего не придумав, Семен Семенович сел в автобус и, прокручивая в голове всевозможные и невозможные упреки жены, поехал на другой конец города в родной дом. Придумывая слова оправдания, он внутренне содрогнулся, не зная, чем закончится диалог с супругой. Уж очень не хотелось ей досадить.

Пешком поднявшись на пятый этаж, Трусов не стал звонить, а осторожно открыл дверь, мысленно поблагодарив себя за то, что перед отъездом смазал замок и навесы. Ни двери, ни замок даже не скрипнули. В квартире было тихо. Еле слышались чьи-то голоса, в прихожей на вешалки висели чьи-то чужие, но очень знакомые вещи…

Это пальто и шляпа очень похожи на те, которые носит его начальник Степан Степанович. Но… что он может делать в его квартире? У них чисто деловые отношения? Правда… Степан Степанович всегда хвалит его на всех совещаниях и ставит в пример другим. После каждой очередной и чаще внеочередной командировки (минимум пару раз в месяц) дает нехилую премию, которой Семен Семенович очень радует свою супругу.

Достав из чемодана подарок-сюрприз, Семен Семенович, умиленно улыбаясь, осторожно проследовал в гостиную. Его удивили разбросанные на полу вещи. Переступая через чьи-то брюки и галстук, платье и колготки жены и прислушиваясь к голосам из спальни, подошел к приоткрытой двери. Да…. Его появление может в какой-то степени смутить уважаемого Степана Степановича.

- Боже, такая богиня и досталась такому увальню. - Басил Степан Степанович. - Он же совершенно тупой в разрезе искусства.
- Зато хорошо работает. За себя и за тебя, мой пусик, - рука жены ласково пробежала по брюшку мужчины.
- Да, трудоголик, ничего не могу сказать, за то и держу.
- Ой, ли? - парировала супруга, обнажив точеную грудь.
- Вау, проказница, - начальник навалился на жену…

Под ложечкой предательски заурчало. Трусов задом затрусил на кухню.
Да, натюрмортик! На столе стояла недопитая бутылка красного вина и два «праздничных» бокала. Скрюченный сыр и заветренная колбаса не прельщали даже изголодавшийся желудок. Семен Семенович открыл холодильник…. В нем повесилась мышь…. Тихо прикрыв дверцу, он запихнул кусок колбасы и, жуя его, схватил нож. Лицо Трусова исказилось страшной гримасой: «Убить двоих или только Степан Степановича»?
Он тупо смотрел на острое лезвие и представлял, как войдет в спальню и вонзит его в красивое упругое тело жены и рыхлое шефа.
Желудок предательски заурчал еще громко.

- Что это шумит!? - Пробасил голос начальника.
- Не знаю? Сейчас посмотрю.

Трусов на цыпочках выскочил из квартиры. Двери бесшумно захлопнулись за ним. Стараясь как можно меньше шуметь, он выскочил из подъезда и столкнулся с мисс-сплетницей двора. Обнял и вдруг поцеловал бабулю в «уста». Оба замерли, не понимая, что происходит.
Семен Семенович смущенно промычал: «Извините» - и пошел прочь, низко опустив голову.

Он тупо смотрел на острое лезвие и представлял, как войдет в спальню и вонзит его в красивое упругое тело жены и рыхлое шефа.

- Кирилловна, что это было? - спросила Макаровна, растерянно приседая на скамейку.
- А черт его знает? Семеныч, из 25-й, облобызал.
- И чо?
- А шут его знает? Может, весеннее обострение? А может, жену застукал? - закричала вслед Кирилловна.

Старушки сочувственно смотрели на удаляющегося Трусова и иронично пожимали плечами.

«Что?!.. Какое весеннее обострение?!» - Семен Семенович вскочил в автобус и помчался на вокзал. Нашел киоск и купил карточку, позвонил жене и сообщил, что только что прибыл и едет домой. Услышав в ответ радостное: «Наконец-то», Трусов облегченно вздохнул и отправился к автобусной остановке.

Расправив плечи, он бодро шел к подъезду своего дома. На скамеечке сидели все те же. Только Кирилловна вычурно обрядилась в старомодную шляпку с вуалью и накрасила губы яркой помадой.
- С возвращением, Семен Семенович, - томно пропела она.
- Здрасти, - не взглянув на нее, ответил Трусов.
- Кобель, - констатировала старушка, зло поджав малиновые «уста».

Во второй раз за сегодня поднявшись пешком на пятый этаж, он позвонил в знакомую дверь. Любимая, снимая с него пальто и шляпу и щебеча о том, как соскучилась, страстно целуя, провела Трусова в гостиную. Семен Семеновича ждали чистота и уют, кресло с программкой, в которой маркером отмечены футбольные матчи и любимые щи из кислой капусты с домашней сметаной.

Смотря очередной матч с любимой командой, мурча и хлебая горячие щи после положенных ста грамм, раскрасневшийся от удовольствия, Трусов думал: «Вот из-за какого-то мобильника, который не вовремя разрядился, и из-за какого-то сломанного таксофона, могла разрушиться крепкая семья и, как говорил мой отец, а с ним или Маркс с Энгельсом, или великий Ленин, «ячейка общества». На что там Кирилловна намекала… весеннее обострение?!! Сто процентов права!»