Коля Огурцов, для друзей во дворе просто Колямба, был озадачен: сегодня девушка Марина, с которой он познакомился неделю назад, сказала ему, что ее больше не нужно провожать. И встречать. И звонить ей. И беспокоить. И главное, вежливо так попросила, не придерешься: «Мы с тобой совершенно разные».

«Что-то пошло не так». Так думал экс-ухажер, топча листья во дворике студенческого городка и уныло почесывая затылок.

Сперва он подумал, что в этом замешан тот долговязый, с института, который учился вместе с Мариной и в перерывах между пар приносил ей пирожки из столовой.

Долговязого звали Валера, у него были розовые от здорового образа жизни щеки и наглаженная рубашка. Валера не пил, не курил и собирался поступать в аспирантуру — об этом Марина успела рассказать Огурцову, и этим соперник дико не нравился босячей натуре Колямбы, который больше всего в жизни любил пиво, телевизор и посиделки с друзьями во дворе.

«Что-то пошло не так». Так думал экс-ухажер, топча листья во дворике студенческого городка и уныло почесывая затылок.

С ботаником он решил поговорить интеллигентно, почему начал издалека.

— Эй, Валерик, — подкараулив после пар, окликнул его Колямба, — как жизнь? Чем живешь?

Валера узнал незадачливого ухажера, кивнул без энтузиазма, вспомнив историю, рассказанную Мариной.

— Нет, ну понимаешь, мне было неловко сразу сказать ему «Нет». И мы даже сходили в кино, а потом он меня проводил до дома два раза. Но мы очень-очень разные, нам даже говорить не о чем.

Марина была видной на факультете девушкой — спортсменка и хорошистка, она неизменно устраивала активные мероприятия, участвовала в межвузовских соревнованиях и, конечно, притягивала мужские взгляды. Колямба в числе многих не смог устоять, увидев ее неделю назад.

— Дела отлично, — бодро ответил Огурцову Валера, — как сам? Про Марину пришел спросить?

Раздосадованный, что его быстро раскусили, Колямба кивнул.

— Ты Коля, парень, вижу, неплохой, но безыдейный. Как живешь, посмотри — тратишь время впустую. Вот, скажи, когда последний раз был в спортзале? А книги какие читал?

Валера решил не церемониться и выложил все то, что было на уме у Марины, но о чем сказать напрямую ухажеру она не решилась.

Колямба нахмурил брови. Он считал, что книгам нет времени в жизни, а спорт отлично заменяет просмотр хоккея по ящику. К тому же, разговоры о своей жизни он не приветствовал, считая, что живет «чотко», как надо — «все будет в свое время». Справедливости ради надо отметить, что в армии он был спортивным парнем, но вернувшись, расслабился, и вот уже несколько лет плыл по течению жизни без амбиций, сбагривая будни и выходные пивом и ничегонеделаньем. «Свое время» никак не наступало, но однажды мелькнуло лишь что-то в голове при виде Марины, что — он так и не понял. А теперь вот уже потерял.

— Она другая, да? — только и выдавил Колямба. Перед глазами мелькнула ее улыбка, кудри и красная курточка, в которой он ее увидел впервые.

— Меняйся, Коля. Сейчас или никогда.

Резко развернувшись, Колямба шел пешком и думал над словами ботаника. Мимо шли влюбленные студенты, парочки, женщины с детьми, старички. Они казались счастливыми в этот промозглый осенний день, им и дела не было до того, что произошло с Колямбой.

Мимо шли влюбленные студенты, парочки, женщины с детьми, старички. Они казались счастливыми в этот промозглый осенний день...

«Меняться? С чего начать? А как же друзья?»

С ними связывало многое: с кем-то — армия, с кем-то они вместе впервые попробовали курить, кто-то иногда продавал своим наркотики, а объединяло всех то, что они жили одним днем.

Разорвать круг дружбы значило остаться одному.

А одиночество пугало его сильнее всего — он даже засыпал под звук телевизора. Отец умер, когда Колямба был еще маленьким, а мать он почти не видел — она работала проводницей, и ее не бывало дома неделями.

— Заболел я, — через дверь соврал он своему дружку, который пришел звать его посидеть во дворе, выпить вечернюю порцию пива, — спать буду.

Соврал и испугался — это ведь значило провести вечер в одиночестве. Мысли пугали и путали его больше всего — от них он каждый вечер сбегал и находил понимание в сомнительной компании.

«Начать, да, главное начать».

Колямба лихорадочно шарил глазами по полкам, стенам и окнам хрущевской двушки, будто ища что-то, не понимая что, пока его глаз не наткнулся на стеллаж с книгами — небольшой, поскольку семье Огурцовых было не до чтения. Старые книги не открывались много лет, поэтому ему пришлось сперва смахнуть с них пыль. Здесь были книги по строительству — остались от отца, и несколько школьных учебников, в числе которых он нашел книгу, которую так и не прочитал на уроках литературы — «Преступление и наказание» Достоевского.

Прочитав книгу на одном дыхании, он устало откинулся на спинку стула, некоторое время сидел молча, потом поискал и достал из стола тетрадь, ручку, сел за кухонный стол и написал на чистом листе: «Марина». Подчеркнул, потом добавил: «Пять дней, которые изменят мою жизнь. Автор — Колямба Огурцов». Потом вздохнул, зачеркнул пять, написал «Семь».

Написав, понял, что обратной дороги не будет. Вздохнул — то ли с грустью, то ли с радостью. Сам не понял.

На следующий день к вечеру он сделал новую запись: «День первый. Я проснулся очень рано и пошел бегать, пока пацаны спали. Бежать трудно». Вспоминал день: что пока бежал, порвались единственные кеды, как пошел дождь, как колотилось и почти выпрыгивало из груди сердце.

Вернувшись с первой за много лет пробежки в хлюпающих кедах, он испачкал пол, — пришлось помыть. Заодно помыл во всей квартире и выбросил мусор. «Хочется курить, но попробую не курить», — стучало в голове. Приходили Васька Черный и Айнур, не пошел с ними. Сам не поняв как, он прожил без сигарет весь день. Мозг его заработал яснее: он решил к приезду матери через три дня навести в квартире порядок и приготовить что-то поесть.

Мозг его заработал яснее: он решил к приезду матери через три дня навести в квартире порядок и приготовить что-то поесть.

Во второй день он проспал, а когда выходил из дому, лишь сухо поздоровался с пацанами — «мол, спешу, братья, позже объясню».

Пришлось бежать по другому пути, зато в чужом дворе в углу детской площадки он углядел одиноко торчащий турник, который с нескрываемым удовольствием освоил. Подтягивание было его любимым занятием в школе, а потом и в армии, — как же он мог забыть об этом? Довольные мышцы приятно гудели, и Колямба впервые за долгое время улыбнулся.

— Слышь, Колямба, куда пропал? Иди сюда! — недовольно окрикнули его теперь уже бывшие друзья, когда он подходил к подъезду.

«Будут бить», — решил Колямба и втянул голову в шею.

— Спортсменом заделался? — заржал один из сидевших на скамейке парней. Это был неопрятный и неприятный тип, который появился в компании недавно, но его все побаивались, а потому заржали вслед.

— Может, ты еще и учиться пойдешь? — считая свою шутку удачной, тип снова загоготал, подогреваемый смехом толпы.

— А пойду, — вдруг хрипло ответил Колямба, у которого словно открылось второе дыхание.

— А ну, вали отсюда, предатель, — закричали сидевшие на скамейке, кто-то порывался ударить Колямбу, но он удачно проскочил мимо них в подъезд.

«День второй, — записал он, — снова побегал, приседал и подтягивался. Хочется курить. Надо поступать учиться. Интересно, как там Марина».

«Долговязый» Валера очень удивился, увидев на следующий день снова Колямбу у выхода университетских ворот.

У Колямбы не было ни книг, ни компьютера, потому он пришел к Валере за советом.

«Вот так дела», — неожиданно тепло улыбнулся Валера.

Чуть позже Колямба уже шел домой со стопкой книг, которые для него взял в студенческой библиотеке Валера. Хотя, нет, не шел — летел, совершенно не чувствуя промокших кед и дождя, заливавшего за воротник куртки.

Около подъезда его уже ждали. Увидев книги и совершенно изменившегося Колямбу, на этот раз его друзья дали волю кулакам и даже порвали пару книг.

Но что-то он все же спас, и яростно защищаясь, влетел в подъезд.

«Я все равно изменюсь, я смогу», — утирая разбитый нос, записал он в своей тетради.

Это была самая короткая запись за все дни, и, возможно, самая важная для него.

Наутро он снова бегал, потом читал книги, которые ему дал Валера, на следующий день встретил маму, которая от удивления рухнула на подкошенных ногах на тумбочку в прихожей.

В квартире пахло едой — Колямба сварил к приезду матери вареников с вишней, купленных, правда в магазине, и заварил чай.

Впервые за все годы тяжелой и нелюбимой работы Сын встретил ее на пороге чистого дома. Она заплакала.

В квартире пахло едой — Колямба сварил к приезду матери вареников с вишней, купленных, правда в магазине, и заварил чай.

«Надо поехать навестить бабушку», — поздно ночью записал он в свой импровизированный дневник.

Пацаны во дворе постепенно отстали от него («Что с дурака взять-то?»), пару раз припугнув для собственного веселья.

Проходя мимо них очередной раз, он снова спрашивал себя: что общего было у него с этим миром? Парни курили, пили пиво каждый вечер, оставляя после себя грязные кучки — бычки, плевки, семечки, банки из-под пива…

«Скоро найду работу, а весной буду поступать на вечерний, хочу, как отец, быть строителем», — старательно выводя буквы, писал Колямба в заветной тетрадке.

Работа нашлась неожиданно — в университете, где учились Марина и Валера, начался ремонт, и был нужен маляр, — Колямба с удовольствием приступил к выполнению нехитрых обязанностей.

«Все будет хорошо, я точно знаю! Сегодня прочитал «Чайку по имени Джонатан Ливингстон», понравилось. Мне кажется, все идет ровно. Хорошо бы поставить во дворе турник, далеко приходится бегать подтягиваться», — написал он в седьмой день. Задумчиво погладил рукой тетрадь, которая стала для него дневником, другом и свидетелем его преображения.

Через неделю он вместе с дворником и электриком дома, в котором жил, варил из старой трубы турник и радовался, как ребенок.

Не то, чтобы радостей в его жизни резко стало много — просто он научился их видеть и проживать каждый день с вдохновением, которому многие могли бы позавидовать.

А еще стал чаще видеться с Мариной в университете — она тепло здоровалась и приносила ему новых книг, иногда они даже обедали в университетской столовой вместе.

Перед Новым Годом Коля купил новую тетрадь, вдвое толще предыдущей — старая уже не могла вместить все его планы и мысли.