«Ибо женщина всегда кого-нибудь чарует».
Оноре де Бальзак
«Блеск и нищета куртизанок»

Январь, в конце щедрый на снег, сдал город февралю, оставив после себя грязные подтаявшие сугробы.

5:20 утра. На небе быстро гаснут редкие звёзды, но ещё довольно-таки темно. Небольшой автобус не прогревался, Роза Антоновна зябко кутается в шарф, накинутый поверх пальто. Она едет в другой конец города — племянница, дочь сестры, попросила приехать «утром, как можно пораньше, поддержать маму». Сестра, выйдя на пенсию, захандрила, якобы она отныне бесполезна, никому не нужна, жизнь неинтересна. Меланхолия. Розе Антоновне же пенсия (до которой ещё четыре года!) была столь желанна.

Автобус почти пуст, только на заднем сиденье, откинув голову, дремлет мужчина. Водитель с контролёром негромко говорят о чём-то своём. Редкие машины обгоняют или едут навстречу им. Роза Антоновна сидит на переднем месте за водительским креслом, смотрит в темноту, ни о чём, собственно, не думает. Возможно поэтому всё случившееся в дальнейшем она запомнит до мелочей.

На перекрёстке автобус повернул направо, и сразу его фары выхватили из ночи и осветили одинокую женскую фигуру, стоявшую на неосвещённой остановке.

Не заметить ту женщину было бы невозможно — она, как актриса на сцене под софитами, стоит в темноте под ослепляющим светом. Молодая, высокого роста, распущенные до плеч светлые волосы треплет ветерок, укутываясь в пальто серого цвета, она понуро стоит с опущенной головкой.

Следующее движение, сделанное ею, так шокирует Розу Антоновну, что она больше не сводит с неё глаз, а этот момент как в замедленном кадре потом не раз будет появляться в её голове. Освещённая ярким светом фар женщина подняла голову, улыбнулась и… неожиданно обеими руками широко распахнула пальто. Под ним на ней броско красная кофточка, облегающая очень стройную фигурку, и коротенькая юбка; длинные ноги обтягивают красные сапожки. Улыбаясь, женщина артистично подняла правую руку, прося остановиться. Водитель, наверняка тоже был удивлён не меньше Розы Антоновны, вместо того, чтобы остановиться, он, не сводя с неё глаз, стал медленно проезжать мимо, затем резко тормознул. Женщина поднялась в автобус.

— Спасибо, милый, — прокуренным голосом выдохнула она.

Водитель смущённо что-то буркнул в ответ. Контролёр, молодой парнишка, демонстративно оглядел её с головы до ног и отвернулся. В воздухе появился запах дешёвых духов и сигарет и чего-то ещё неприятного. Теперь вблизи женщине можно было дать лет сорок. «Хотя на самом деле наверняка меньше», — подумалось Розе Антоновне. На её сером в мелких морщинах лице выделялись губы, нещадно накрашенные алой помадой. Волосы, которые нежно трепал ветер, оказались не чистые, паклями свисали со лба и с затылка на плечи. Всё, от шарфика на шее до сапог, неопрятно, но нечто притягивающее взгляд мужчин, что называется — женственность, всё же в ней есть.

Кого-то напомнила эта женщина Розе Антоновне, что-то знакомое показалось в ней. Где-то она видела эту стройную фигуру, прямую осанку, плавные движения. Женщина устало опустилась на сиденье справа от неё, но тут же вскочила, встала за спиной водителя и, совершенно игнорируя контролёра (наверняка ей не понравилось, как он её оглядел), облокотившись на перекладину, разделявшую салон от кабины шофёра, нагнулась к нему, приглушённо, но кокетливо заговорила:

Кого-то напомнила эта женщина Розе Антоновне, что-то знакомое показалось в ней. Где-то она видела эту стройную фигуру, прямую осанку, плавные движения.

— Привет.

Не получив ответа, продолжила:

— Работаешь? Я тоже вышла на работу, но ничего не заработала, с часа ночи хожу, ничего! Представляешь? Более того, у меня нет сумочки, видишь? Нет ни сумочки, ни денег. Как сейчас тяжело жить, тяжело что-либо заработать. Клиент не тот пошёл.

Розе Антоновне всё больше казалась женщина знакомой. Этот голос с нотками недовольства, где-то она его слышала. Водитель молчал, видимо, сожалел, что остановился. Шоссе, по которому они ехали, вскоре разветвлялось, очевидно, это было известно женщине, она спросила:

— А ты сейчас направо или налево?
— Налево, к Аквапарку.
— Пожалуйста, милый, поехали направо, отвези меня домой.

Это прозвучало так нахально неожиданно, что водитель растерялся, не сразу ответил:

— Как это? Что вы такое говорите?…
— Пожалуйста, я замёрзла, устала, нисколько не заработала за всю ночь, более того — потеряла сумочку. Всего не рассказать… Отвези меня домой, братишка, мне надо направо.

При этом она стала поглаживать его по плечу. Шофёр дёрнулся, посмотрел на помощника, Роза Антоновна заметила, что он сам ещё молод, оторопело ответил:

— Вы что, женщина? Сойдёте на остановке, через пять минут подъедет нужный вам автобус.

Женщина продолжала гладить его:

— Ну, пожалуйста, пожалей меня.

Тут в дискуссию вмешался контролёр:

— Вы соображаете, что говорите? Это не частный автобус, государственный, у нас строгий маршрут. Быстро сойдите.

К тому времени автобус свернул налево, подъехав к остановке, остановился. С грохотом открылись обе его двери, хотя заднюю дверь открывать не было надобности.

— Пожалуйста, миленький мой, отвези меня домой, — продолжала женщина, не двигаясь с места, словно и не думала покидать автобус.
— Выходи немедленно, — осмелел вдруг шофёр, — сучка.
— Ладно, не кипятись, счастливого пути, — безразлично спокойно, словно не она сейчас к нему приставала и не её оскорбили, произнесла женщина, выходя из автобуса, и вдруг тихо запела: «Я люблю тебя, жизнь, я люблю тебя снова и снова…»

Автобус резко тронулся и быстро поехал.

— Психологический приём, чтоб не платить за проезд, а всего-то одна остановка! Мелко, — раздался голос проснувшегося мужчины на заднем сиденье.
— Ведь это проститутка, да? — спросил контролёр у водителя.
— Похоже на то.

Снова раздался голос пассажира:

— Наверное, фары автобуса приняла за фары легковушки. Это — Ноза, некогда лучшая проститутка «Интуриста», утончённая в распутстве. Ноза — опавшая роза. Блеск и нищета…

«Ноза? Да это же Ноза!» — ахнула про себя Роза Антоновна, вспомнив её. Пятнадцать лет назад, в нулевом году, летом, ей, учительнице начальных классов, из-за кредита пришлось подрабатывать в «Интуристе» горничной, три раза в неделю в ночную смену. Среди «девочек по вызову», они называли себя «элитками», была она — Ноза. Лет двадцати, не то чтобы красавица, более того её нельзя назвать красивой — подбородочек, носик, карие глазки на маленьком лице, но столько прелести! А высокий рост, стройная фигура, прямая осанка и гордо приподнятая голова скрашивали недостатки лица. Копна красивых, густых волос, выкрашенных в ореховый цвет, были схвачены на затылке толстой резинкой либо распущены. Одета она была зачастую в майку и очень короткие шорты, оголявшие почти до ягодиц крепкие, стройные, длинные ноги в балетках. Кожа гладкая, словно мраморная. Она была так ухожена, чиста, источала невероятно нежный аромат.

Узнав в женщине Нозу, Роза Антоновна вздрогнула от внезапно пришедшей мысли: что-то случилось, надо выйти, догнать, но проводив её взглядом, осталась сидеть на месте.

«Смалодушничала, — укорила она себя, — а ведь надо бы… денежку какую дать».

— Триста баксов за час! — продолжал орать мужчина, знаток Бальзака.

Тогда так и поговаривали, что берёт триста долларов за час.

— Правда ли и за что ей платят столько? — спросила как-то Роза свою напарницу Лену.

На что та, смеясь, ответила:

— За то же, что нам с тобой наши мужики, порой пьяные, ничего не платят. Да мы и не сияем, как она, энергией жизни. Клиенты её — не простые смертные, сплошь "шишки".

— Мне месяц работать за эти деньги.

— Зато хорошо кончишь, — не поясняя, сделала вывод Лена.

Думала, полгодика, а задержалась в гостинице Роза Антоновна на все два с половиной.

Последний день работы она запомнила по двум причинам: первая — было 14 февраля, тогда ещё не широко отмечаемый влюблёнными, но всё же праздник. Вторая — неприятная, если не страшная: половина ночи уже прошла, когда она перьевой щёткой смахивала пыль с картин в коридоре второго этажа. Из номера, как сейчас помнит, 96-го, раздался женский крик, затем плач. Она застыла, глядя на дверь, которая вскоре распахнулась, вышел толстоватый мужчина, невысокого роста, вслед ему негромко раздалось:

— Козёл. Я не виновата, если ты … ноль.
— Уничтожу! — прорычал так же негромко мужчина, сжав кулаки, сделал шаг обратно, но, увидев горничную, сердито посмотрел на неё и быстрым шагом пошёл к выходу.

Плач не прекращался. Похолодевшая Роза Антоновна, тихо постучав, вошла в номер, спросила:

— Вам чем-нибудь помочь?

Ноза, а это была она, совершенно обнажённая, забившись в угол, сидела на полу, прикладывала к носу окровавленное полотенце. Вокруг неё россыпью валялись деньги. Она посмотрела на горничную глазами, полными смятения, но нотками недовольства в голосе ответила:

— Нет, нет, всё нормально.

Подобрала пятидесятидолларовую купюру, твёрдо добавила:

— Вот, возьмите и уйдите, никому не говорите, забудьте.

Попытки оказать помощь, что-либо предпринять были тщетны, Ноза буквально впихнула бумажку ей в карман спецовки и выпроводила из номера.

Попытки оказать помощь, что-либо предпринять были тщетны, Ноза буквально впихнула бумажку ей в карман спецовки и выпроводила из номера.

«Честность горничной оплачивается…»

Больше Роза Антоновна никогда не появлялась в гостинице.

Мужчина в автобусе не утихал:

— Красота — сила страшная, но кратковременная штука, завянет так, что будь здоров. Позорище. Оскверняет имя — женщина!

Роза Антоновна не сдержалась, повернувшись к нему, строгим учительским тоном выговорила:

— Вы! Да уймитесь, наконец!
— Все вы бабы одинаковые, — обронил пассажир.

Роза Антоновна сожалела, что не сошла из автобуса, не догнала Нозу, ещё о том, что ехать ей долго, до самой конечной. Она поймала смущённый взгляд водителя в зеркале. И сама ощущала некую необъяснимую, непонятную неловкость, осадком, осевшим от произошедшего, вроде незначительного, эпизода.

Темень всё быстро отступала, день решительно, весело захватывал город, неся новые заботы в обмен на то, чтобы забыть то, что было, но прошло. «Ваша будущность зависит от того, насколько глубоко вам удастся забыть прошлое» — снова выручил Бальзак. Автобус всё более заполнялся. Новые лица. Разные запахи. Судьбы. И зачем не вызвала такси? А в голове крутилось — «Я люблю тебя, Жизнь!»