«Я завещаю тебе шарф, насквозь он лирикой пропитан!»

Мой дедушка, известный поэт в нашем городе, завещал мне свой шейный платок. Будучи пижоном до самой старости, он носил этот шелковый аксессуар всегда и везде, подчеркивая свою индивидуальность, аристократичность и раскрепощенную творческую натуру. Уверяя всех, в том числе и себя, любил рассказывать, что аскот этот принадлежал когда-то самому Пушкину Александру Сергеевичу и обладает необыкновенными магическими возможностями. Какими именно, дед не уточнял, с этой тайной он ушел в мир иной. А меня неведомая сила потянула изучать литературное мастерство.

Шелковая вещица оказалась мистически приставучей и навязчивой. Этот шарф, непонятно как, всегда оказывался в моих вещах: я постоянно натыкался на него в своем шкафу, находил в рюкзаке, в чемодане, когда куда-то уезжал. Я никогда его не носил, но к его присутствию так привык, что собираясь перебираться в институтскую «общагу», взял его с собой. В моей комнате он удачно замаскировал гвоздь, торчащий из стены над кроватью.

Уверяя всех, в том числе и себя, любил рассказывать, что аскот этот принадлежал когда-то самому Пушкину Александру Сергеевичу.

Работа над рефератом по теме Пушкина меня изрядно измотала. Со сдачей к сроку я катастрофически не успевал (причём, по собственной несобранности, безалаберности, безответственности), откладывая поход в библиотеку каждый день «на завтра». Между «библиотека — военкомат», я уже почти смирился со вторым.

И вот, однажды утром я проснулся…
Нет, точнее, во мне проснулся — Александр Сергеевич Пушкин!
Даже не так.
Я сам спал, но, как это иногда бывает, сквозь сон всё слышал и чувствовал, а тем временем Александр Сергеевич каким-то совершенно невообразимым образом занял мое тело. Вот так и делили мою плоть и сознание на двоих — на меня спящего и Александра Сергеевича бодрствующего.
Надо сказать, мне было гораздо проще — я спал, и не только в собственном теле, но еще и в своей действительности. А вот поэту-путешественнику во времени пришлось сложнее.

Облик кареглазого блондина с прической в стиле «милитари», рассматривающего Пушкина с нескрываемым изумлением из зеркала, привёл его в ужас. Он осторожно положил ладони на волосы, выстриженные колким ёжиком, затем резко схватился за выбритые виски, приблизил лицо к зеркалу и, крепко зажмурившись, отпрянул назад. Накачанное мускулистое тело, обтянутое майкой-борцовкой и втиснутое в узкие джинсы, пошатнулось и чуть не рухнуло без чувств. Пушкин, не открывая глаз, вполголоса проговорил совершенно чужим голосом:
— Не дай мне бог сойти с ума!..

Неожиданности и странности не давали опомниться несчастному Александру. На комоде «рыкнул» маленький предмет, похожий на зеркальце, затем заиграл пронзительную мелодию и замигал необыкновенным светом. Любопытство и страх боролись внутри ничего не понимающего мозга поэта, страх спрятал руки за спину, а любопытство устремило взгляд на ожившее «зеркальце». В маленьком оконце появилась огневолосая красавица и едва заметная надпись — «Натали».

Так же неожиданно звеняще-светящаяся невидаль умолкла и погасла. Пропала прекрасная незнакомка, в полном недоумении оставив Александра.

В маленьком оконце появилась огневолосая красавица и едва заметная надпись — «Натали».

Странная комната. Некоторые предметы необычного вида пробуждали неподдельный интерес и пугали одновременно. Чудной фолиант, украшенный не менее чудной серебряной гравюрой — надкушенное яблоко — для чего-то был привязан шнурком к стене. Боясь притронуться к чему-либо, Александр взглядом изучал обстановку. Внимание привлекла стопка ослепительно белой бумаги. Осторожно взяв один лист, Александр огляделся в поисках чернильного прибора. Нечто, похожее на перо, нашлось быстро, чернильницы нигде не было видно. Раздосадованный, он в сердцах чиркнул по листу, и удивился оставшемуся тонкому следу. Одна за другой начали складываться рифмы, примеряясь друг к другу, выстраивались и, наконец, спускались с кончика пера на белоснежный лист. Поэт самозабвенно писал.

От резкого звонка в дверь Александр вскочил с кресла, испуганно озираясь по сторонам. Спасительное окно было «замуровано», свет с улицы едва пробивался сквозь плотную непроницаемую завесу. Ни одного укромного местечка, где можно было бы спрятаться — от чего, от кого? Александр всем телом, непривычно громадным, запрыгнул на разобранную постель. Кровать предательски громыхнула. Звон в дверь повторился. Потом снова. Снова и снова. Казалось, звенело внутри него самого, и что от этого звона он сейчас же рассыплется на мелкие осколки.

Набравшись мужества, из недр постели Александр робко поинтересовался:
— Кто пожаловал?
— Это я! — раздался раздражённый женский голос.
— Извольте, кто? — пытался выяснить заброшенный в чужую действительность поэт.
— Саня, хватит дурить, открывай немедленно! — злилась прибывшая посетительница.

***

Александр Сергеевич узнал рыжую красавицу из «зеркальца» и даже осмелился назвать её по имени:
— О, Натали… — и несуразно прикрыл листком лицо, оставив лишь глаза, которые с восхищением и любопытством следили за действиями пылающей гневом необыкновенно красивой девушки.

Натали неистовым пламенем ворвалась в комнату:
— Ты не один?! — скорее утверждала, чем спрашивала она, обводя взглядом крохотное помещение, где спрятаться можно было разве что под одеялом. Резким движением она скинула одеяло на пол.

Она прижалась всем телом к трепещущему от переизбытка чувств и обрушившихся событий Александру

Александр Сергеевич безмолвно следил за мечущейся тонкой фигуркой, которую плотно облегало одеяние, едва скрывающее все её достоинства и... Пожалуй, только достоинства.
— Я тебе звонила! Почему не отвечал? — Натали подступила так близко, что, казалось, искорки из её удивительных жёлто-коричневых глаз летели ему на лицо.

Понимая, что должен что-то ответить, Александр неуверенно произнёс:
— Да.
— Балда! — вторила ему в рифму Натали.
— Балда? — искренне удивился Александр.

Взгляд Натали перестал искрить, а вся энергия необычайного света стала излучать невероятное тепло и нежность. Она прижалась всем телом к трепещущему от переизбытка чувств и обрушившихся событий Александру. Он инстинктивно обнял её, едва распределив силу мощных рук по хрупкому телу.

— Сань, ну прости меня, — прошептала она, трогая губами его шею, — ты же знаешь, я сама не своя, когда тебя рядом нет.

*

Я спящий где-то на задворках своего тела, не на шутку заволновался. Зная Наташку (да и собственное тело тоже!), даже во сне осознавал, что сейчас последует бурное примирение. И кто же с ней сейчас там будет мириться — я или сам Пушкин?

*

Александр Сергеевич старался не дышать, нервно сминая в руке листок. Всё казалось наваждением, сном. А может, это нелепый розыгрыш друзей? Холера, по вине которой он застрял в Болдино? И это случилось тогда, когда Наталья Николаевна приняла его повторное сватовство.

Звуки музыки, вдруг из ниоткуда, наполнили душное пространство. Натали неохотно выбралась из объятий Александра и из маленькой сумочки достала поющее «зеркальце», похожее на то, что лежало на комоде.
— Совсем забыла, — нахмурила изящные бровки Натали и лилейно проворковала, — милый, я скоро вернусь.

Поэт в удивлении округлил глаза, и не в силах произнести ни звука, лишь утвердительно махнул головой.

Её губы потянулись к губам Александра. Ещё мгновение, и… изрядно смятый в руке трепещущего поэта листок, осторожно коснулся жаждущих поцелуя губ Натали.

Сноп искорок вылетел из желто-коричневых глаз. Резким движением она выхватила листок и пробежала взглядом по строчкам.
— Пушкин, — без каких-либо интонаций в голосе сказала Натали, — давай-давай, работай.

Поэт в удивлении округлил глаза, и не в силах произнести ни звука, лишь утвердительно махнул головой.

Натали пообещала скоро вернуться.

Выглянув за дверь, в которую так легко вошла и вышла Натали, Александр ощутил откровенный ужас — каменный склеп. Натали легко побежала по ступеням вниз, постукивая нереально высокими каблучками. Александр ясно осознал, что наличие двери не всегда есть выход. Где он? Да и вообще — кто он?

Волшебное «зеркальце»! Осторожно взяв в руки диво-дивное, Александр зашептал: «Свет мой, зеркальце, скажи…». Он самозабвенно умолял безделушку о помощи, уговаривал, несуразно ползая на коленях и кланяясь, то припадая губами, а то угрожая ему немедленной расправой. Зеркальце молчало. Теряя рассудок от безысходности, Александр со всей силы кинул безделушку об пол и, запрыгнув на кровать, в отчаянии сорвал с гвоздя дедушкин аскот. С мгновение изучил тряпицу, скомкал её и, уткнувшись лицом, словно маленький ребёнок, горько и безутешно расплакался.

*

Я проснулся уставшим.
Потягиваясь всем телом, словно примеряя его после чужого плеча, я сгруппировался и резким перекатом поднялся с постели. Мой взгляд упёрся в одинокий гвоздь над кроватью.
Неужели?..
Я осторожно обвёл взглядом комнату: не считая айфона на полу, всё остальное никаких подозрений не вызывало. Осторожно подняв мобилу, я чуть снова её не выронил — вдоль всего дисплея красовалась трещина. Будучи совсем не нервным, в следующее мгновение я подпрыгнул от неожиданности и, кажется, даже взвизгнул — в ладони дрогнул мобильник и пронзительно заиграл.
— Саня, ты в библиотеку собираешься? — интонация в голосе Наташки не предполагала никаких возражений.
— Нет, — даже для самого себя неожиданно, словно ответ готовил заранее, ответил я. — Ну какой из меня лирик? Ты только глянь — рост метр девяносто, косая сажень в плечах, сорок четвертый размер обуви… Да спецназ без меня пропадёт!

Наташка, казалось, онемела. Вроде как, даже не дышала.
Я не стал ей мешать переваривать новость и отключился.
Перезвонит, как очухается.