Новость степным пожаром разлетелась по городку с поэтичным названием Электродный: Сашка Заикин выиграл миллион.

Народ вдохновенно обсуждал сенсацию в самом демократичном месте, где и шпана, и пенсионеры, и местная интеллигенция на равных имеют право голоса — в магазине.

— Ладно врать-то! — не доверяя слухам и при этом отчаянно завидуя Сашке, отмахивалась широкой ладонью Маня Силантьева.

Тридцать лет безупречного труда на заводе, давшем городу имя, принесли Мане единственный дивиденд: инвалидность по профзаболеванию. До нынешнего дня её повышенная пенсия не давала спокойно спать простым пенсионерам и местным алкашам. Последние всё норовили стрельнуть у Мани полтинничек на опохмел, но получали кукиш под нос: «Я не миллионерша деньги направо-налево раздавать!» Не отказывала она только Заикину, поскольку когда-то давным-давно Сашка за ней ухаживал. Любви у них не получилось: пока рослая Маня размышляла, подходит ли ей невысокий худющий парень, его прибрала к рукам скромница-тихоня Галка, но дружба осталась…

— Кто-то на благородное дело накопить не может, а кому-то на пропой деньги с неба падают. Спустит ведь Сашка с приятелями весь миллион в бутылку, — сокрушался Михаил Семёнович Форсман, поэт-краевед, автор первого городского гимна.

Сашка тоже не избегал стакана, но до свинячьего состояния не напивался, а в цехе, где он слесарил, его пьяным вообще не видели.

Начальные строки форсмановского творения: «Электродный, город наш рОдный, ты прекрасный и благородный…» не вполне соответствовали истине. Электродный был тосклив и сер, как похмельная маята. Основное развлечение — водка с дракой. Сашка тоже не избегал стакана, но до свинячьего состояния не напивался, а в цехе, где он слесарил, его пьяным вообще не видели. Вот на язык был груб, подраться любил, по женской части, случалось, слабину давал, но в целом слыл мужиком положительным и добрым. Потому кое-кто и надеялся отщипнуть от его большого халявного куска.

Маня мечтала о субсидии на ремонт крыши — не откажет ведь бывший ухажёр старой подружке; Миша Форсман размышлял, как сподвигнуть новоявленного миллионера на роль мецената в издании стихов…

Продавщица Антонина Лепко желала получить самого Сашку целиком ещё без денег, а с капиталом он стал ей в миллион раз привлекательней.

Когда-то у Тони с Заикиным «отношения» начинались, но так и не развились.

Завязка случилась где-то через год после страшной аварии, в которой Сашкина жена Галина упала с крана. Точнее — с краном. Предупреждали ведь опытные рабочие: нельзя в сильный ветер старый гнилой механизм запускать. Но директор запретил погрузку задерживать…

Галину увезли в больницу, откуда выписали полупарализованной — врачи не смогли оживить её ноги.

Первое время за Галей дочка Катя ухаживала — приезжала с Севера, где жила с мужем и детьми. Говорят, хотела мать к себе забрать, но Сашка будто бы не отпустил от себя Галину. В эту версию не все верили: какой резон здоровому мужику за больную жену цепляться, небось, Катя и не предлагала ничего, у неё своя семья — полна коробушка…

Как бы там ни было, после отъезда дочери Сашка в одиночку разрывался между домом и работой. Прежде компанейский весельчак, он стал мрачным и нелюдимым. И без того сухой, как хворостина, вовсе исхудал. В Электродном его жалели больше, чем Галину: она лежит себе и лежит, а мужик вон как мается… Тогда-то и родилась у холостячки Тони идея-фикс увести Заикина от жены.

Продавщица юлой вертелась, зазывая Сашку к себе — будто бы держит дома какие-то особенные деликатесы, дескать, пусть Александр Ильич зайдёт, глянет, не надо ли ему чего… Мужика, известное дело, только помани доступным телом, он слюни распустит и телёнком к титьке потянется. Пару раз Сашку видели выходившим от Тони.

Продавщица юлой вертелась, зазывая Сашку к себе — будто бы держит дома какие-то особенные деликатесы...

Тут же нашлась «добрая душа», понесла скандальную весть Галине. Только та наотрез отказалась обсуждать мужа, выгнала доносчицу из дома. Якобы даже кричала на неё непотребными словами. Но это, конечно, враки. Галя — женщина с достоинством. Её не то, чтобы озлобленной, даже просто возбуждённой не помнили. Это Сашка легко мог вспыхнуть и послать кого угодно куда попало, да ещё и в ухо въехать. Потому с ним все старались придерживать язык и эмоции. Однако Антонина всё же ухитрилась «налететь на мину».

Что конкретно произошло, никто не знал, но все видели: с неделю Тоня носила под глазом фингал, а Сашка вдруг начал ездить за покупками в дальний магазин. Вскоре, правда, он эту затею оставил, снова к ближнему вернулся, только даже самые глазастые бабы больше ни разу не углядели на его лице даже тени любовного интереса …

Очередь к прилавку двигалась медленно. По случаю сенсационного события никто не торопился. Все ждали героя дня, верили: он народную традицию «получил от судьбы подарок — раздели радость с друзьями» не нарушит, придёт в магазин за проставой.

Скрашивая ожидание, народ выдвигал разнообразные версии ответа на вопрос: как Заикин распорядится дурными деньжищами?

Лидировала идея газификации улицы имени революционера Уколова, на которой жил миллионер: и Сашке хорошо — с дровами не возиться, и людям — благое дело!..

Тесный магазин гудел уже почти час. Приходили и уходили покупатели, а Заикин всё не появлялся. Наконец, кто-то вызнал: он взял отгул и уехал в райцентр.

…Когда Галина, сияя отчаянной радостью в глазах и дрожа голосом, сообщила мужу про выигрыш, Сашка вначале растерялся. Но быстро свыкся с нечаянным богатством и — чего теперь мелочиться! — помчался в лотерейную контору на такси.

Там Заикину объяснили: деньги перечислят безналом месяца через полтора-два, не раньше. И на круглую сумму пусть он не рассчитывает: придётся заплатить налог.

Сашка быстро открыл в банке счёт на сто рублей, оформил выигрыш и помчался дальше.

В больнице ему повезло — хирург Гибадуллин оказался свободен. Они долго пили чай с коньяком, купленным Сашкой по пути, и обсуждали планы на будущее.

Доктор и слесарь подружились, когда переломанная Галя лежала в реанимации. Заикина туда не пустили, и он потерянно слонялся по больничным коридорам. Первую ночь Сашка провёл на стуле в приемном покое. На вторую его — почерневшего, осунувшегося, небритого — завотделением травмы Марат Гибадуллин, оперировавший Галю, привёл в свой кабинет, напоил горячим чаем и выслушал косноязычные откровения.

Сашка вначале растерялся. Но быстро свыкся с нечаянным богатством и — чего теперь мелочиться! — помчался в лотерейную контору на такси.

— Бабы-то, они… эх! — Сашка треснул по столу кулаком; чашки, звякнув, подпрыгнули, он посмотрел удивлённо, разжал кулак, погладил клеёнку. — А моя не такая. Вот я — да, шальной. Меня куда хошь занести может, а Галя… она тихая. Спокойно с ней…

От невозможности вразумительно выразить свои чувства, Сашка заплакал.

Марат Фаттахович подождал, пока он успокоится, и дал совет:

— Не отчаивайся. Галя пострадала при исполнении служебных обязанностей, ей выплатят компенсацию, и тогда можно будет сделать ещё одну операцию, уже в хорошей, дорогой клинике. Ты, главное, верь и жене не дай веру потерять…

На заводе директор объяснил Заикину: Галине ничего не причитается, потому что она сама виновата: неправильно вела стрелу с грузом и вообще… пусть спасибо скажет, что её не привлекли к ответственности, не подали иск за упавший кран.

Сашка покрыл директора густым матом, пригрозил уволиться, но не стал — другой работы в городке не было.

Судиться с заводом Заикину даже в голову не пришло, а просить у людей он постеснялся.

Сашка научился ухаживать за женой, делать женскую работу и жить, скрывая тоску. Вот только с Тонькой маху дал, думал, её ласка бескорыстная, а она вон чего удумала! Уходи, говорит, ко мне, бросай калеку! Получила в глаз и полную отставку. Сашка остался без бабьей страсти. Ничего, терпел, старался, чтобы Галя его похотливой маяты не замечала. Лотерейные билеты начал покупать: пусть жена перед телевизором развлекается. Полтора года расходовал далеко не лишние рубли на пустые бумажки, и вдруг…

— Вот так, Марат, деньги скоро будут, — Сашка разлил остатки коньяка. — Должно хватить на операцию.

— Хватит, ещё на реабилитацию останется. Но… сам понимаешь, стопроцентной гарантии никто не даст. Может так случиться, что и деньги потратишь, и Галю на ноги не поставишь. Подумай. Если надумаешь, я в областной клинике договорюсь, чтобы хорошие врачи взялись.

— Уже подумал. Договаривайся.

…В магазине Заикин всё же объявился. Заскочил по дороге с автостанции домой.

Народ уже разошёлся, лишь продавщица Тоня скучала за прилавком.

— Ой, Сашенька, — расцвела она майской розой. — Я думала, ты с мешком денег придёшь. Неужели по карманам мильён разместился?

Рассмеялась кокетливо, упала грудью на прилавок — из выреза вздыбились спелые прелести.

— Ой, Сашенька, — расцвела она майской розой. — Я думала, ты с мешком денег придёшь. Неужели по карманам мильён разместился?

Сашка отвёл глаза. Помня Тонину щедрость, грубить не стал.

— На счёт перечислят. Месяца через два.
— Вот же гады! — посочувствовала Тоня. — Значит, ты как был без денег, так и остался. А получишь, куда потратишь?

Продавщица аж дышать перестала: сейчас первой узнает о планах Заикина, будет что пообсуждать с покупателями.

— Операцию Гале сделают. В области.

Антонина обомлела.

— Ой-ёй! Думаешь, поможет? Думаешь, она ходить начнёт? Вот это вряд ли! У одной моей знакомой муж тоже так…

— Стоп, — хрипло рявкнул Сашка. — Приговор окончательный. Обжалованию не подлежит. Дай сигарет, хлеба и водки.

— И что, весь мильён на одну операцию? — не унималась Тоня, выставляя на прилавок Сашкины покупки. — А если не поможет?
— Значит, будем жить как жили. Галю не оставлю. Уже объяснил тебе. Или не поняла?
— Саш, ты ведь не старый ещё мужик, страстный, а она уже никогда полноценной бабой не будет, чего жизнь-то гробить?

Миллионер вздохнул и закатил глаза к потолку, словно искал там убедительные доводы. Не нашёл. Не было у него в запасе таких слов как долг, преданность, человечность… И Сашка употребил те, которыми владел в совершенстве:

— Да пошла ты на …!

И Тоня замолчала. Это выражение она, как все электродненцы, с детства знала и понимала. Не случайно поэт Форсман вписал в гимн строку: «Наш Электродный — город самый народный!»

...Замотанный жизнью Сашка так и не понял, отчего вдруг соседи начали здороваться с ним сквозь зубы.

А Галина Заикина полгода спустя стояла у магазинного прилавка и, стараясь не смотреть продавщице в глаза, покупала конфеты для приехавших с Севера внуков.