Это был известный на худграфе «любовный квадрат»: Игорь Зорин вздыхал о Лене Полевой, Лена сохла по Димке Чистову, а Дима обожал Живопись, но тоже без взаимности: технически безупречно выполненные работы Чистова казались безжизненными…

Последнее студенческое лето Чистов задумал провести на Енисее. В компанию попросилась Лена, и Дима согласился: не испытывая ответного влечения, он всё же ценил внимание и лёгкий характер Лены. За Полевой, разумеется, потянулся Зорин. Махнули в Сибирь втроём.

Уже в Красноярске Лена предложила забраться подальше:

— В поезде проводница рассказала, там возле монастыря место непростое. Если на полную луну загадать желание — обязательно сбудется…

В небе уже начали перемигиваться первые звёзды, когда друзья добрались до монастырских развалин.

Разложили спальники, но уснуть не смогли — ночью подморозило. С чёрного неба яростно пялила своё циклопическое око идеально круглая Луна.

— Полнолуние… — Лена зябко прижалась к Диме плечом. — У тебя есть мечта?

Чистов задумался.

— У меня есть, — отозвался Зорин, стуча зубами. — Хотелось бы до утра дожить, потом позавтракать, поспать, пообедать…

— У меня есть, — отозвался Зорин, стуча зубами. — Хотелось бы до утра дожить, потом позавтракать, поспать, пообедать…

— …и опять поспать, — засмеялась Лена. — Дим, а ты?

Дима взглянул на Луну и вздрогнул. Вспомнились несложившиеся отношения с Музой…

— Хочу стать настоящим художником, — буркнул он и улёгся на спину, глядя на ювелирно сверкающие звёзды.

Лена вздохнула:

— Что ж. Ладно, — и обратила взор к небу. — Дорогая Луна, я хочу выйти замуж за любимого и…
— Луна, пусть она меня полюбит! — дурашливо перебил Игорь.
— Ты уже загадал. Быть тебе вечно сытым и выспавшимся.
— Не самое плохое состояние. Только всё вокруг физика и ничего больше.

До рассвета Зорин развлекал друзей рассказами о материальных причинах таинственных явлений. И так доразвлекал, что когда из тумана вышла пожилая женщина в чёрном, Лена истошно завизжала.

— Не бойтесь! Вера Ивановна я, вон с той деревни за бугром, — успокоила её женщина.

Расспросила, кто да откуда, предложила:

— Лучше вам по избам разобраться, нето замёрзнете. А деревенские вас и обогреют, и накормят, а вы им по хозяйству поможете. К нам кажно лето каки-нидь умники приезжают. Кто песни собират, кто монастырь изучат, а попутно нашим бабкам подсобляют. На всех разом места нет, а по одному пристрою…

Игоря Вера Ивановна отвела к себе и сразу вручила ведро:

— Иззябся, вижу. Вон там колодезь, а тут самовар. Ставь чай.
— Сбывается желание, — насмешливо прошептала Лена.
— А тебя, деушка, я к бабе Кате поселю. У ей уж нет сил самой в бане помыться, ты и попаришь старушку...

Диму Вера Ивановна повела на окраину:

— К Вале и Толе в летник определю.

«Дед с бабкой, наверное», — подумал Дима.

Но на крыльцо вышла молодая женщина, по-деревенски повязанная платком. На бледном лице глаза синие, взгляд серьёзный. В хрупком, нежном и вместе с тем независимом облике таилось нечто несообразное с этим холодным диким краем.

Ему вдруг захотелось погладить матово белую, как яичко, и такого же плавного абриса щёку женщины.

«Словно лебедь в проруби, — восхитился Чистов. — Не успела улететь…»

Ему вдруг захотелось погладить матово белую, как яичко, и такого же плавного абриса щёку женщины.

— Вот, Валечка, — ласково протянула Вера Ивановна. — Этот вьюнош — студент-художник. Возьмёшь на постой?

Валя глянула — словно плеснула в лицо небесной лазурью, кивнула:

— Пойдёмте.

Летником оказался сарай в огороде.

— Небогато, зато под крышей, — утешила Вера Ивановна.

Валя спросила:

— Тебя, студент, как зовут?
— Дмитрий Чистов.
— Устраивайся, Дима, да приходи в избу завтракать.

Ушла, легко ступая. И утянула за собой Димкин взгляд.

Вера Ивановна заметила, вздохнула:

— Ты, парень, только смотри, не обидь её. Ей и так досталось — на руках брат больной…

В доме Чистов увидел Толю — худого парня с безумным взглядом. Он неуклюже держал ложку, не в лад рукам открывал рот, ел ни на кого не глядя. Поев, ушёл молча.

— Что с ним? — не удержался Дима.

Валя вздохнула:

— Контузия. Тётя Вера — знахарка, восьмой год лечит. На ноги поставила, а разум пока не вернула. Но обещает. Мы потому и живём здесь, что в другом месте нам никто ничего не обещает…

Разомлев от еды, Дима уснул в летнике.

Через пару часов проснулся и решил сходить к монастырю. Собрал этюдник, вышел. В огороде увидел белый платок и отчего-то разволновался.

Валя посмотрела издали — словно потянула за невидимую верёвочку, и Дима пошёл к ней… Внезапно под ногу ему попал камень, перед глазами возник лопух, по затылку ударил этюдник.

Через пару часов проснулся и решил сходить к монастырю. Собрал этюдник, вышел. В огороде увидел белый платок и отчего-то разволновался.

— Ах ты, батюшки, — заохала Валя. — Ну-ка, покажи…

Она осматривала его локоть, а он боролся с искушением обнять её.

— Больно?
— Нет.

Дима едва сдерживался. Казалось, от напряжения воздух между ними искрит... Но вдруг в доме хлопнула дверь, и… будто щёлкнул невидимый выключатель. Валя шагнула в сторону:

— Ты куда шёл-то?
— Работать.
— Туда иди. Там калитка…

Вернулся Чистов затемно. На столике обнаружил кувшин молока и каравай. На постели громоздился тулуп. Поев при свете луны, вытянулся под тёплой овчиной.

И приснился ему странный сон: будто идёт по лунному лучу неземной красоты женщина. Обнажённое тело прикрывают лишь длинные светлые волосы. Она льнёт к Диме руками, ногами, губами… Он подаётся навсречу… Вместе они взлетают к небу и падают вниз. Взлетают и падают, взлетают и падают…

Ошеломлённый силой своей страсти, Чистов не сразу понял, что это не сон, что над ним — Валя в покрывале дивных волос… Почему-то не удивился, засмеялся и снова погрузился в сладкое наваждение…

А когда вынырнул в реальность утра, Вали рядом уже не было.

…Она развешивала во дворе бельё. Улыбнулась светло, поздоровалась ласково.

Он подошёл, обнял, уткнулся в волосы, собранные высоко на затылке, вдохнул травный запах.

— Я тебя во сне видел…

Засмеялась:

— К дождю, должно быть. Ступай в избу, там каша на столе.

Уходить не хотелось, но Валя гнала его, беспокойно оглядываясь.

— Ты кого-то боишься?
— Не надо, чтобы Толя нас видел.
— Он же тебе не муж и не сын.
— Зато я ему — всё…

Он подошёл, обнял, уткнулся в волосы, собранные высоко на затылке, вдохнул травный запах.

Отвечала она скупо, и Дима ушёл...

У развалин уже трудились Зорин и Полева.

— Ещё не пришиб тебя чокнутый братец? — тревожно спросила Лена. — Баба Катя сказала, он прошлым летом едва не убил какого-то фольклориста.
— Ещё чего тебе старая сплетница наговорила?
— Они близняшки. Валя после школы поступила в универ, а Толю призвали в армию и отправили в Чехословакию. Представляешь?

Дима представлял плохо. Когда в Прагу входили советские танки, ему было всего одиннадцать лет…

— Потом родителям сообщили: пропал без вести, — торопливо выкладывала Лена. — Мать слегла, отец запил, а Валя бросила учёбу и поехала брата искать. Нашла в красноярском госпитале парализованного, без памяти. Устроилась туда санитаркой. Там с Верой Ивановной познакомилась. Они Толю сюда привезли, вроде травами лечить. Но на самом деле Вера колдунья. Она и Валю учит, — голос у Лены задрожал. — Селит к ней одиноких мужчин, чтобы привораживала. Вдруг останется кто, а то ведь умирает деревня…

Дима рассмеялся, но на душе сделалось неуютно.

…Ночью он долго играл в гляделки с Луной, ждал. Не выдержал, уснул. Проснулся от прикосновения горячего тела. Щекотно скользнули по коже душистые волосы… «Может, и правда, ведьма», — подумал равнодушно, улетая то ли в рай, то ли в преисподнюю.

…Днём Чистов неистово работал, во всём ощущая Валю: в деревьях — её тонкую фигуру, в траве — шелковистые волосы, в озерной глади — ласковые ладони… А ночью, когда силы тьмы раскачивали небесные качели, взлетал к Луне, постепенно теряющей очертания круга.

Днём на него укоризненно смотрели заплаканные глаза Лены, а ночью он не мог оторвать взгляда от колдовской игры лунного света на обнажённом женском теле…

С Толей не встречался. Уходил рано, возвращался, когда тот уже спал. В сумасшедших ночных полётах Валя о брате не вспоминала…

Время замедлило ход…

Подтолкнул его Зорин:

— Всё, Димон, — заявил он Чистову, упоённо рисующему лесное озеро. — Пора обратно в цивилизацию.

— Всё, Димон, — заявил он Чистову, упоённо рисующему лесное озеро. — Пора обратно в цивилизацию.

Дима опешил. Быстро собрал этюдник, побежал в деревню.

Во дворе Толя неловко рубил дрова. Валя, что-то ласково приговаривая, складывала их в поленницу.

Дима сгрёб женщину в объятья:

— Я люблю тебя, поехали вместе!

Она вывернулась, глянула холодно:

— Нет! Толю не брошу. Никогда!

Он снова обнял её, словно уговаривал всем телом:

— И его возьмём… Есть специальные дома для инвалидов…

И вдруг через Валино плечо увидел побелевшего Толю с вознесённым над головой топором. Жутко завывая, Толя шёл на них.

Валя оттолкнула Диму, метнулась к брату:

— Толюночка, миленький… это я, я, смотри сюда…

Она ловила в ладони его лицо, держала взглядом зрачки:

— Я здесь… я с тобой…

И уластила, успокоила. Толя затих, расслабился и… штаны его вдруг намокли — он описался.

Валя нежно повела его прочь, приговаривая:

— Ничего, родной, сейчас в баньке помоемся, переоденемся…

Диму затошнило. Он ещё постоял, отдышался и ушёл в летник.

Долго лежал в полумраке. Заснул, проснулся, опять заснул, во сне продолжая прислушиваться: не идёт ли Валя.

Она не пришла.

Встал Чистов совершенно разбитым. Вяло собрал вещи.

Во дворе Валя молча протянула ему корзинку с едой. Синие глаза плакали сухо, без слёз.

Дима хотел обнять, поцеловать, наткнулся на отстраняющий взгляд и не посмел.

Во дворе Валя молча протянула ему корзинку с едой. Синие глаза плакали сухо, без слёз.

Дома случилось непредвиденное: Чистов запил. А потом попытался повеситься. Собутыльники вынули его из петли и вызвали «скорую»...

Через месяц мать забрала Диму из больницы и позвонила Лене Полевой.

Лена не упрекала, не утешала, просто всегда была рядом — надёжная, спокойная.

Год спустя похудевший, молчаливый Дима восстановился в вузе и на «отлично» защитил серию сибирских пейзажей. Среди них выделялся вид освещённого полной луной таинственного озера с одиноким белым лебедем у берега…

***

В картинах известного живописца Дмитрия Чистова все искусствоведы, в том числе и знаменитый галерист Игорь Борисович Зорин, отмечают бушующую энергию жизни. Источником этой неутихающей с годами чувственности специалисты называют жену мастера Елену Михайловну Полеву — его Музу и Берегиню.

Дмитрий Павлович этого мнения не опровергает.