(продолжение, начало)
4.
Мы сидели в небольшой коморке, служащей Люциферовичу и кабинетом и спальней одновременно. Даже удивительно, как в такой маленькой комнатке умещается столько вещей! Стол, огромный шкаф без зеркала, пара стульев, мягкое кресло, в этом отношении Люциферович, как и я, оказался консерватором. Тоже не стал покупать современную мебель, которая готова за тобой по пятам носиться, вдруг посреди комнаты прилечь или присесть вздумаешь. Такое в больнице удобно, за еле стоящими на ногах больными ухаживать, а дома должно быть спокойствие и уют. А вот тумба с аппаратурой новомодного домашнего развлекательного центра и тонкие стойки с кристаллами памяти имелись, и довольно хорошие, может быть даже получше, чем у моего шефа.
Я расположилась на огромном белоснежном диване. Ощущение было такое, что я сижу на пушистом облаке.
Люциферович принес чашечки с ароматным вином, прищелкнул пальцами, и поднос удобно повис в воздухе. Кряхтя и надувая щеки, библиотекарь стал устраиваться на полу.
- Итак, сразу к делу? - Мелькнула и погасла улыбка. - Я разъясню тебе существующий порядок вещей.
Я кивнула. Потянувшись к подносу, взяла чашечку и сделала маленький глоток. Прислушалась к себе. Травить меня, кажется, не собирались. Вино было отменным, и по телу сладкой истомой разлилось тепло.
- Как тебе, наверно, известно, каждое тысячелетие проводится тендер на право создать мир сроком на пять тысяч лет. Победитель получает огромные льготы, практически неограниченные средства на поддержку и развитие проекта и, как итог, возможность написать монографию, а это прямой путь к повышению.
Я снова кивнула и прихлебнула из чашечки. Все, что рассказывал Люциферович, мне было хорошо известно.
- Через пять тысяч лет проект сворачивают. Если нет видимых причин, которые обычно выясняются по ходу эксперимента. Нестандартное, неконтролируемое поведение, как было в Элеоне. Уникальное культурное развитие, как было в Таррутте. Ну, да ты, наверняка, была в Зале Славы. Одним словом, мир должен отстоять свое право на существование.
Я снова кивнула и поставила на поднос пустую чашечку. Люциферович сверкнул улыбкой и из крохотной кухоньки прилетел чайничек и наполнил ее.
Эх, сейчас бы кофе, как принято на Земле. Это такой напиток, крепкий, ароматный. Его варят из зерен специального кофейного дерева, наливают по маленьким чашечкам и пьют горячим. Я даже пробовала его несколько раз в Земных кафетериях.
- Обычно инициатива исходит непосредственно от создателя мира, как от лица, принимавшего в его развитии наибольшее участие.
Я фыркнула, представив, как мой шеф сидит над Землей, сюсюкает, поливает из лейки, заботливо меняет аккумуляторы на Солнце... Обычно он глядел на миры мельком, больше просматривая мои отчеты, утверждая, что для него этого вполне достаточно. И с самого начала, все обязанности, связанные с Землей, были на мне. Так как же Иудович сможет судит о перспективности мира?
Люциферович ухмыльнулся, будто прочитав мои мысли.
- Если ты действительно считаешь, что имеешь больше прав судить о Земле, решать ее судьбу, если уверена, что она достойна занять место в Зале Славы, то, - Люциферович сделал многозначительную паузу, играя улыбкой и вкрадчиво проговорил, - то я могу тебе помочь.
- Зачем это Вам?
Вот теперь я действительно растерялась.
Люциферович, по долгу службы, не мог не обратить на меня внимания в зале библиотеки.
Вполне ожидаемо было то, то он захотел со мной поболтать - я, пожалуй, самый частый его гость.
Допускаю, что он мог захотеть помочь мне найти книгу или просветить в законодательстве миров. Просто от скуки. Ну, какие развлечения у служителя библиотеки? А тут поумничать можно, покрасоваться знаниями.
Я даже не удивляюсь тому, что он пригласил меня в свою комнату. Наверняка любопытство его мучает. Хочется узнать, как там Иудович, прежнее место работы и миры, в создании которых он непосредственно участвовал.
Но зачем ему помогать мне спасать один из этих миров? Он ведь даже не уверен, что Земля настолько неординарна! Во мне может играть девичий романтизм. Все-таки, Земля - первый и единственный мир, который я курировала практически с первых лет.
Люциферович негромко рассмеялся.
- У меня свои причины, Катенька. Не особо важные для нашего мира, еще менее важные для твоих землян. Но они важны для меня. Только для меня.
- Окей, - я взмахнула рукой. В конце концов, это не мое дело. И я пришла сюда за помощью по конкретному вопросу, а не для того, чтобы выслушивать чужие душеизлияния.
Диван качнулся, и я едва не разлила вино. Хорошо, успела произнести заклинание заморозки. Жалко было бы диван.
Я разочаровано поставила чашечку на поднос. Выглядела она весьма концептуально. Будто в белоснежный фарфор уложили застывшую и уменьшенную в размерах морскую волну в ореоле кроваво-алых брызг.
Размораживать такую красоту было жаль. Кроме того, вино, скорее всего, уже невозможно было бы пить, ведь после заморозки пища меняет свои вкусовые свойства. Поэтому я уже было отказалась от возможности и дальше лакомиться библиотекарским винцом, но из кухоньки прилетела новая чашечка. Люциферович оказался очень гостеприимным и заботливым хозяином.
Я благодарно улыбнулась, ловя чашечку.
- Ну, и? - Я старалась отмалчиваться как можно больше.
Люциферович сверкнул глазами и медленно натянул улыбку.
- Ты можешь подать апелляцию. С утверждением, что у тебя больше прав вынести приговор.
- Именно я?
Мне стало не по себе.
- Кроме тебя - некому. Единственный шанс уберечь Землю от утилизации - доказать, что только ты и можешь вынести предварительный приговор. Если это произойдет, - будто сытый кот замурлыкал Люциферович, - конечно, вероятность велика, Петра Иудовича отстранят от проекта, за несоответствие, но жизнь мира важнее, не так ли...
- Как это?
Я оцепенела. По спине промчался табун мурашек, холодных, будто лед.
Такого поворота вещей я и представить не могла. Да и не хотела я этого! А библиотекарь, не слыша меня, продолжал мурлыкать:
- Потом, если все пройдет успешно, будет еще один суд. Высший. И тебе придется доказывать неординарность Земли и ее право войти в Зал Славы.
- Подождите, а как же Петр Иудович?
- Петр Иудович? - Люциферович в упор посмотрел на меня своими бездонными глазами-дырами. - А Петра Иудовича, скорее всего, снимут с должности.
5.
Ночью я долго не могла уснуть. Ворочалась с боку на бок, мяла простыни, сотню раз взбивала подушку. Мишка недовольно ворчал во сне, пытался прижать меня к себе, чтобы утихомирить. Наивный.
Устав считать все подряд и уговаривать себя поспать хоть часок, я тихонько сползла с кровати, завернулась в широкое пушистое покрывало и вышла на балкон.
Балкон у нас замечательный. Весь увитый зеленым плющом и ароматным вьюнком, круглый год цветущим нежно-розовыми колоколами. Сейчас они спали, сложившись в длинные сосульки. Но к утру, я знала, весь балкон будет усеян огромными, словно блюдца, цветками.
Расположившись в кресле качалке, я посмотрела на просвечивающее сквозь листву небо. Забавно было наблюдать, как какая-то большая звезда то появляется, то исчезает за шевелящимся на легком ветру листике.
Меня беспокоила только одна мысль.
Что делать?
Еще несколько часов назад все происходящее казалось мне если не игрой, то безвредным развлечением.
По большому счету, я ведь и не собиралась отстаивать Землю.
Нет, ну, правда, почему я так распалилась? Главное, ради чего? Какая разница мне, и всему Олимпусу, войдет ли небольшой, никем пока незамеченный мир в Зал Славы или нет?
И зачем мне заваривать всю эту кашу? Тем более, это так повлияет на моего шефа. А подставлять Петра Иудовича мне не хотелось, все-таки пять тысячелетий вместе проработать, ни одного скандала, ни одной обиды. И такой удар в спину. А мне меньше всего хотелось быть предательницей. Даже, если я и выиграю дело, если все подтвердят, что существование Земли не бессмысленно, и получится, что Петр Иудович хотел утилизировать перспективный мир, а я вроде как права, все равно это не избавит меня от чувства собственной вины перед шефом.
Я потерла глаза и забралась на кресло с ногами. Стало гораздо теплее и уютнее. Даже зевнулось.
И все-таки, что же меня так беспокоит?
Заявление я не подала. Никаких шагов по спасению Земли не предпринимала. Поход в библиотеку таковым шагом можно не считать. Мало ли, что я захотела узнать. А если завтра мне взбредет в голову почитать об истории пыток, или антологии известных маньяков, то что, меня объявят опасной для Олимпуса? Необратимых поступков я не совершала, бумаг не подписывала. Поэтому, никто пострадать не должен.
А завтра, прямо с утра, я подготовлю все документы, Иудович подмахнет их своей витиеватой подписью, я последний раз посмотрю на Землю. И все забудется. "Все пройдет, как с белых яблонь дым...".
Но почему во мне все бушует протестом? Простая мысль об утилизации Земли прогоняет сон, вызывает внутренний мандраж, сковывает холодным обручем голову.
А я с детства привыкла доверять своим инстинктам, своей интуиции. После того, как, повинуясь такому же невнятному, необъяснимому и необоснованному страху, не пошла со своей подругой кататься на ее новой лодочке. Ничто не предвещало беды, все прогнозы сулили солнечную погоду. Но неожиданно начался шторм. И моя подружка не смогла вернуться на берег. А когда взрослым удалось разогнать бурю, было уже слишком поздно. На небе уже стало на одну звезду больше.
Это детское воспоминание заставило меня поежиться и закутаться еще сильнее, прогнало подступавшую сонливость. Чуть тряхнув головой, я вернулась к прежним размышлениям.
Вот, если подумать, что такого в этой Земле? Почему я так привязалась именно к ней?
Ну, похожи ее жители на нас, внешне. Да, такого раньше не было. До сих пор ни одно существо не было похоже на нас. Но внешность ведь ничего не определяет?
Да и сами миры строились по каким-то особым принципам. А Землю Иудович просто "слизал" с Олимпуса, один в один. Только вот Павел Люциферович, как выяснилось, дополнил их скользкими змеями, которые умудрились сорвать все планы моего Петра Иудовича. Может, я считаю, что Земля - продолжение нашего мира? Я прислушалась к своим ощущениям. Нет, не считаю. Слишком они разные, и не только внешне.
Размышляя, я и не заметила, как уснула.
6.
.jpg)
Я очень редко вижу сны. Так редко, что в пору устраивать празднования каждого нового сновидения. Но сегодня мне снился сон. Он так мало отличался от реальности, что я не сразу поняла, что это уже сплю. Снилось, что я так же и сижу на балконе в своем кресле, устав думать, глядя на темно-синее небо с редкими, зато крупными звездами. Что-то было не так, не правильно. Я несколько раз придирчиво оглядываю балкон. Вьюнок! Он раскрылся. В темноте огромные цветки чуть поблескивают белизной, отражая звездный свет. Скоро утро?
Смотрю на часы - половина второго.
Хочу было встать, чтобы подойти к вьюнку, дотронуться до цветов, проверить, не чудится ли мне, но неожиданно с неба срывается звезда, и я замираю, заворожено следя за ней. Оставляя за собой яркий след, она несется, рассекая пополам небо, влетает на балкон. Повисла прямо передо мной, задрожала и упала на пол, обернувшись моей погибшей подругой, Марией.
И тогда я понимаю, что вижу сон.
Мы не умираем. Мы живем вечно. Но иногда, когда у кого-то не хватает сил, чтобы жить, он отрекается от жизни, становясь звездой на ночном небосклоне. И мне впервые за все время приходит в голову мысль о том, как тогда могла погибнуть Мария?
- Машка, - только и могу выдохнуть я.
Она улыбается мне. Так и оставшаяся двенадцатилетней девчонкой, в той же белой майке и шортах в синюю и белую полоску, что были на ней в тот день, с теми же рыжими волосами, заплетенными в две задорные косички. Ни чуть не изменившаяся. Такая, как я ее и помню. Моя Машка, моя единственная настоящая подружка. Почему ты никогда не снилась мне раньше? Почему никто так и не смог мне заменить тебя?
- Привет, Катька, подвинься!
Машка поднимает край покрывала и плюхается в кресло рядом со мной. Я едва успеваю подвинуться. Кресло качается, что вызывает Машкин восторг.
- Здорово, да? - Восклицает она и начинает раскачивать кресло, помогая себе ногами. Я послушно качаюсь, не сводя с нее глаз. И до меня медленно начинает доходить, что Машка не погибла. Она отреклась.
- Машка, зачем? - Шепчу я.
Она резко тормозит кресло. Я чуть не кувыркаюсь вперед, но вовремя успеваю схватиться за ручку. А Машка поворачивается ко мне. Она смотрит как-то не по-детски, очень серьезно. Вмиг превратившись из ребенка во взрослую женщину.
- Так нужно было, поверь.
- Зачем? - Повторяю я вопрос. Наверно, мне очень нужно услышать ответ. Даже, не просто ответ, а ее слова, что я не виновата. Что не из-за меня она отправилась в море, одна, в крохотной скорлупке. Что не обида на мой отказ, не моя трусость помогла ей тогда сделать выбор и шагнуть в никуда. Наверно, мне очень нужно услышать, что я не предавала ее. Но Машка молчит. Она отворачивается, и, вновь став озорной девчонкой, опять раскачивает кресло. И я опускаю глаза. Сникаю, будто воздушный шарик, из которого выпустили воздух. Становлюсь такой же пустой и растянуто-мятой. Несколько минут мы молча качаемся. Я - глядя куда-то вниз, не на ковер с тесненным рисунком, а просто вниз, не фокусируя ни на чем взгляд. Машка - куда-то вперед, где на фоне темной листвы и ночного неба посверкивают блюдца цветов.
- Тебе плохо? - Неожиданно спрашивает она, не поворачивая головы.
- Мне... Нет, скорее не плохо. - Я, также не поднимая глаз, пожимаю плечами. - Наверно, просто трудно.
- Как тогда?
Я вздрагиваю и киваю.
- Мне нужно решить. Но я не могу. Самое правильное решение не дает мне покоя.
- Значит оно не такое уж и правильное. - Машка пожимает плечами.
Я поднимаю глаза и встречаюсь с Машкиным взглядом. Он не спрашивает и не настаивает. Просто ждет. Качаю головой:
- Не все так просто. Если я поступлю по велению сердца, как, - я запинаюсь, но продолжаю, - как тогда, то стану предательницей, подставлю человека, который мне доверяет. А если поступлю так, как надлежит... Не знаю... Наверно, тоже стану предательницей, но другого плана.
- Как это?
- В любом случае я что-то предаю. Или своего шефа, или Землю, свою идею.
- Почему? - Пытает меня Машка.
- Наверно, я в ответе за них. - И тут меня прорывает. - Понимаешь, я ухаживала за ней пять тысяч лет. Все делала, от мелочей, до чего-то глобального. Мой шеф даже не притрагивался к Земле, только просматривал мои отчеты и иногда отдавал распоряжения, что делать дальше. Большинство опытов я придумывала и проводила сама. Но мои опыты были безобидны, и это не всегда нравилось шефу. Однажды я сделала так, чтобы земные археологи нашли город, который ставил бы под сомнение все существующие теории. А шеф сказал, что это жвачка для мозгов. И устроил им глобальное наводнение. Он всегда ждал от них каких-то физических действий. И не видел многого, что происходило с Землей. И я действительно не знаю, вправе ли он выносить ей приговор.
- Слушай свое сердце, Катерина, - очень по-взрослому говорит Машка. Ее слова очень не вяжутся с озорным видом и писклявым голосом. - Только оно не обманет тебя. Только так тебе некого будет винить. Твое сердце - это твои истинные потребности, без шелухи условностей, навязанных правил и порядков. Не всегда нужно им следовать, ведь у каждого правила должно быть исключение. И только время сможет сказать, не ошиблась ли ты.
- Я не смогу, - шепчу я.
- Если тебе трудно идти, значит, твой путь правильный. Легкой бывает только ошибочная дорога.
- Я не смогу выбрать.
Машка встает.
- Мне пора.
Она улыбается, машет мне рукой и рассыпается золотистыми звездами. Я невольно вспоминаю свой магический фонарь. А звезды стайкой устремляются вверх, вылетают в открытое окно, взмывают еще выше, превращаясь в крошечные искры. Они на миг рассыпаются по всему небу, а потом стремительно сливаются в одну звезду.
Продолжение...
